Содержание:

• Эпоха Второго Храма
• Хасмонейская Иудея
  • Симон (142-134 гг. до н.э.)
  • Йоханан Гиркан (134-104 гг. до н.э.)
  • Аристобул I (104-103 гг. до н.э.)
  • Александр Яннай (103-76 гг. до н.э.)
  • Саломея Александра (76-67 гг. до н.э.)
  • Аристобул II (67-63 гг. до н.э.)
• Приход римлян в Иудею
• Смутное время
• Между Римом и Парфией. Антигон II.
• Ирод – великий и ужасный царь
• Иудея становится римской провинцией
• Рим и Иудея: трудное сосуществование
• Восстановление Иудейского царства. Агриппа I (37-44 гг.)
• Еврейский народ в начале нашей эры
• На пороге катастрофы
• Религиозные и политические течения в Иудее в I веке до н.э. – I веке н.э.
  • Фарисеи
  • Саддукеи
  • Ессеи
    • Ессеи – первоначальные христиане?
    • Ессейские секты
  • Зелоты
  • Сикарии
  • Иродиане

 

 

Эпоха Второго Храма

Этот исторический период начинается с конца VI в. до н.э., когда часть иудейского народа, попавшая в вавилонский плен, возвращается на родину и отстраивает заново Иерусалим и Храм, разрушенные вавилонянами в 587 г. до н.э. В течение двух последующих веков Иудея, как и весь древний Ближний Восток, находилась в составе Персидской державы. Впрочем, страна не тяготилась чужеземным владычеством: Иудея обладала широкой автономией и управлялась первосвященником Храма и персидским наместником, назначавшимся из самих евреев. Положение изменилось, когда на Восток пришли эллины. В 334-32 гг. до н.э. армия Александра Македонского наносит ряд сокрушительных поражений персам и овладевает их территорией. Иудея, подобно всем странам от Греции до Индии, становится частью необъятной империи Александра. Однако великому полководцу не удалось насладиться плодами своих побед: через несколько лет он скоропостижно умирает, и огромные владения в Азии начинают оспаривать друг у друга его полководцы: Селевк и Птолемей. После долгих войн за наследство Александра на Востоке возникают две новые державы – Селевкидов и Птолемеев. Иудея, занимавшая важное стратегическое положение, оказалась зажатой между этими эллинистическими царствами и долгое время была объектом их военного противостояния. Сначало побеждают Птолемеи, и Иудея становится частью их державы, однако в начале II в. до н.э. военное превосходство переходит к Селевкидам и они добиваются присоединения этой страны к себе. Так Иудея оказалась в составе огромной державы Селевкидов, территория которой простиралась от Малой Азии до Индии, и от берегов Средиземного моря до побережья Индийского океана. Селевкиды представляли вторую после Рима военную силу в древнем мире и им принадлежали почти все азиатские владения Александра Македонского. В этой громадной империи Иудея занимала особое место – она была единственной страной, где господствовал абсолютный монотеизм, где не было места никаким языческим культам и идолопоклонству. Но это означало, что иудеи оставались единственным народом, кто не принял официальной идеологии и культуры Селевкидов – эллинизма. Иудейский монотеизм и эллинистическое язычество сталкивались друг с другом давно – со времени прихода греков на Восток, однако ни Птолемеи, ни Селевкиды никогда не пытались использовать силу, чтобы навязать своим еврейским подданным языческие культы. Исключением стал лишь селевкидский царь Антиох IV Эпифан, которого его собственные придворные называли «эпиманом» («безумным»). Желая на основе эллинизма создать культурное и идеологическое единство в своей мультиэтнической империи, он в 167 г. до н.э. под страхом смертной казни запретил евреям соблюдать законы иудаизма, а Храм Господа в Иерусалиме превратил в языческое капище, посвященное Зевсу Олимпийскому. В ответ в Иудее вспыхнуло народное восстание, которое возглавил провинциальный священник по имени Маттафия (Маттитьяху) Хасмоней. Вместе с пятью сыновьями он ушел в Иудейскую пустыню и призвал всех, кто остался верен Господу, последовать за ним, чтобы бороться против власти язычников. Восстание очень быстро распространилось на всю Иудею, и мирные земледельцы, пришедшие к Хасмонеям (др.евр. «хашмонаим»), превратились в бесстрашных воинов. После смерти Маттафии вооруженное сопротивление возглавил его сын Йеуда, который оказался блестящим военным стратегом. Несмотря на огромное неравенство в силах, он сумел нанести несколько серьезных поражений селевкидской армии. Вероятно, именно за свои впечатляющие победы над греко-сирийцами он был назван «Маккавеем» (др.евр. «маккаби» – «молот»). Это прозвище впоследствии перешло как на братьев Йеуды, так и на их отца Маттафию, став вторым родовым именем Хасмонеев. Двадцать пять лет продолжались маккавейские войны за свободу (167-142 гг. до н.э.), в ходе которых иудейские повстанцы освободили Иерусалим, очистили и освятили заново Храм. Несмотря на явное превосходство в силах, селевкидская держава потерпела от Маккавеев более десятка унизительных поражений. Антиоху IV Эпифану и его наследникам не помогли ни знаменитая македонская фаланга, ни прославленная персидская конница, ни даже индийские боевые слоны: Маккавеи «перемолотили» все полчища, отправленные на «умиротворение» евреев. В 142 г. до н.э. селевкидский царь Деметрий II был вынужден отказаться от всяких попыток подчинить себе Иудею военным путем и освободил страну от дани, признав тем самым ее независимость. Иудея снова стала суверенной страной. В 140 г. до н.э. Симон (Шимон) – последний из оставшихся в живых братьев Маккавеев, собрал в Иерусалиме «Великий собор», который назначил его главой народа (этнархом) и первосвященником.      

Хасмонейская Иудея

Хасмонейская династия имела несомненные  заслуги – два с половиной десятка лет она возглавляла борьбу народа за религиозную и политическую свободу. Из пяти братьев Маккавеев – четверо отдали свои жизни за независимость Иудеи. Однако претензии этой династии как на религиозную, так и светскую власть одновременно несли в себе потенциальную угрозу внутренних раздоров и междоусобиц. Проблема заключалась в том, что в глазах народа Хасмонеи были нелегитимны в качестве царей. Согласно укоренившейся традиции, царями могли стать только потомки династии Давида, которая почти 350 лет правила Иудеей, а до этого – объединенным Израильско-Иудейским царством. Не лучше обстояло дело и с правом на пост первосвященника. По существовавшему тогда закону, первосвященниками могли быть не просто аарониды – потомки первого первосвященника Аарона, а только те из них, кто принадлежал к саддукеям («цадоким»), наследникам Цадока (Саддука), первого первосвященника Иерусалимского Храма при царе Соломоне. Хасмонеи же, хотя и были ааронидами, к саддукеям никакого отношения не имели, более того, по знатности своего происхождения они уступали очень многим ааронидам. Ведь основатель династии – Маттафия Хасмоней не был священником Храма, а руководил религиозной службой в провинциальном городке Модиин. С точки зрения иудейской аристократии и храмовых священников, все, на что могли претендовать Хасмонеи, не выходило за рамки полномочий этнарха, правителя, не обладавшего царским титулом.

Однако сомнительность прав Хасмонеев на царский трон и сан первосвященника была далеко не единственной проблемой этой династии. Хасмонеи нарушили давнюю традицию, согласно которой царский престол и пост первосвященника не должны были находиться в одних и тех же руках. Корни этой традиции восходят к договору между Моисеем и Аароном, которые после исхода из Египта разделелили полномочия между собой. Этот договор соблюдался завоевателем Ханаана – Иисусом Навином (Йеошуа бин Нун) и первосвященником Элазаром, его придерживались как цари объединенного Израильско-Иудейского царства, так и все цари собственно Иудеи. Хасмонеи стали первыми, кто отказался от многовековой традиции своего народа, и тем самым навлекли на себя гнев священников и законоучителей.

Еще одной проблемой Хасмонеев стал хронический конфликт с фарисеями, представлявшими самое влиятельное течение иудаизма. За фарисеями шло большинство населения страны, поэтому враждебные отношения с ними вели к отчуждению между правящей династией и иудейским народом. Фарисеев возмущало нежелание Хасмонеев признать Устную Тору и ее законы, они осуждали также безграничное властолюбие потомков Маккавеев, забравших в свои руки и светскую, и религиозную власть в стране. Противостояние между Хасмонеями и фарисеями началось в годы власти сына Симона, Йоханана Гиркана, и переросло в кровопролитную гражданскую войну в правление его внука, Александра Янная.

Наконец, была еще одна причина, губившая правящую династию, – внутрисемейные раздоры и беспощадная борьба за власть между самими Хасмонеями. Каждая смена хасмонейских правителей происходила далеко не гладко. Как правило, она сопровождалась  вооруженными столкновениями, насильственной смертью или тюремным заключением тех членов семьи, которые могли предъявить свои права на власть. Все эти факторы сильно ослабляли династию Хасмонеев и, в конечном счете, привели ее к падению. Более того, проблемы этой династии создавали внутреннюю напряженность и политическую нестабильность в стране, которые в свою очередь выливались в периодические гражданские войны.

Симон (142-134 гг. до н.э.)

Главной задачей своего правления Симон считал сохранение суверенитета и независимости Иудеи от посягательств Селевкидов. Другую проблему для него представляли эллинистические города, созданные птолемейским и селевкидским царствами за время их господства в Палестине. Как правило, они занимали территории прежних израильских, иудейских и филистимских городов, например, Скитополис (Бет-Шеан), Гезер или Яффа. Их население состояло из греков, македонцев, а главное, из арамейцев Сирии, служивших в свое время в армиях и при дворах Птолемеев и Селевкидов. Эти города, находившиеся под защитой и покровительством эллинистических царств, являлись рассадниками язычества в стране и не скрывали своей враждебности к независимой и монотеистической Иудее. За время своего правления Симону удалось овладеть только двумя из таких городов – Гезером и Яффой. Внутри самой страны Симон пытался примириться с той частью иудейской аристократии, которая не признавала прав Хасмонеев на правление Иудеей. За одного из таких аристократов, некоего Птолемея, Симон выдал свою дочь и назначил его правителем Иерихона, в то время одного из крупнейших иудейских городов. Во внешней политике Симон придавал особое значение укреплению отношений с Римской республикой. Союз с Римом создавал некоторый противовес Селевкидам, которые, хотя и признали суверенитет Иудеи, но не отказались от агрессивных намерений в отношении нее. Так, в 137 г. до н.э. селевкидский царь Антиох VII Сидет вторгся в Иудею с большой армией, но потерпел поражение и вынужден был отступить.

Йоханан Гиркан (134-104 гг. до н.э.)

Симону не довелось править долго. В 134 г. до н.э. он пал жертвой сговора своего зятя Птолемея с Антиохом VII Сидетом. Заговорщики, расчитывавшие с помощью Селевкидов захватить власть, убили Симона и двух его сыновей, предательски заманив их на пир под Иерихоном. Однако они упустили третьего сына – Йоханана Гиркана. Последнему удалось добраться до Иерусалима и при поддержке народа, помнившего заслуги Маккавеев, стать правителем Иудеи. Хотя Птолемей не сумел уничтожить династию Хасмонеев и бежал в эллинистический город Филадельфию (бывший Рабат-Аммон), Антиох VII Сидет решил воспользоваться междоусобицей в стране и, снова напав на Иудею, осадил Иерусалим. Положение Йоханана Гиркана было трудным: он не успел не только укрепиться в качестве нового правителя, но и собрать сколь-нибудь значительную армию. Силы Селевкидов явно превосходили возможности защитников иудейской столицы, однако, несмотря на яростные штурмы города в течение целого года, Иерусалим выдержал натиск противника. Тогда, воспользовавшись иудейским праздником, Антиох послал богатые дары и отборных жертвенных животных в Иерусалимский Храм. Благородный жест селевкидского царя произвел впечатление на жителей города, и между сторонами начались переговоры. В результате осада Иерусалима завершилась неожиданным миром и даже заключением союза. Впрочем, нежданная «дружба», как и «благочестие» селевкидского царя, имели весьма прозаические причины: на восточные границы его державы напали парфяне, а Римская республика, зарившаяся на земли Селевкидов, недвусмысленно заявила о союзе с Иудеей. Если добавить к этому тот факт, что Йоханан Гиркан, отчаянно нуждавшийся в мирной передышке, заплатил греко-сирийцам 300 талантов серебра единовременно, то появлению этого странного союза удивляться не приходится.

Как только новоиспеченные союзники сняли осаду с Иерусалима и покинули Иудею, Йоханан Гиркан решился на дерзкий шаг, немыслимый для иудеев. Он приказывает вскрыть гробницу легендарного царя Давида, и на изъятые там громадные ценности – три тысячи талантов серебра – набирает себе большую армию. Чтобы усилить ее, он, первым из Хасмонеев, нанимает отряды тяжеловооруженных воинов-наемников. Уже через три года армия Йоханана Гиркана принимает участие в совместном с Антиохом походе против парфян. Селевкиды настолько высоко ценили боевые качества своих иудейских союзников, что, как свидетельствует Николай Дамасский, несмотря на сильную спешку, были готовы ждать два дня, пока еврейские воины соблюдали субботу и иудейский праздник, в течение которых они не могли продолжать путь (Флавий, Иуд. древн. XIII, 7, 4). Совместная военная кампания завершилась полным успехом и привела к освобождению Месопотамии от парфян. Окрыленный победой Антиох в 129 г. до н.э. предпринял еще один поход против Парфии, на этот раз уже без армии Йоханана Гиркана. Однако новая военная кампания оказалась для него роковой: греко-сирийское войско было почти полностью уничтожено, а сам Антиох погиб. В результате этого поражения Селевкиды потеряли все территории к востоку от Евфрата, а их некогда могущественная и обширная империя превратилась в сравнительно небольшое царство – селевкидскую Сирию. Более того, внутри нее началась хроническая война за власть между претендентами на царский престол. С этого времени селевкидская Сирия уже не представляла серьезной угрозы для независимой Иудеи и Йоханан Гиркан приступил к освобождению исконных еврейских территорий, находившихся еще под властью Селевкидов.

Сначала он овладел Медавою – районом Заиорданья, прилегавшего к восточному берегу Мертвого моря. Со времен судей (XII-XI вв. до н.э.) эта область принадлежала южному древнееврейскому племени Реувен (Рувим), а затем стала частью Израильского царства. Вторым объектом наступления Йоханана Гиркана стала Самария, известная прежде как удел главного израильского племени Эфраим (Ефрем). И, наконец, третьим направлением его походов стала Идумея, страна эдомитян, ближайших родственников иудеев. Этот народ, представлявший во времена патриархов Авраама и Исаака одно целое с древними евреями, жил раньше в юго-восточном Заиорданье, в Эдоме, но, будучи вытеснен оттуда кочевниками-набатейцами, занял в VI-V вв. до н.э. территорию южной Иудеи. С тех пор за эдомитянами закрепилось новое имя – идумеи. Переселение идумеев стало возможным из-за опустошения Иудеи вавилонянами в 587 г. до н.э. и увода в плен части иудеев. Так южная Иудея стала Идумеей. Если в этническом отношении идумеи являлись фактически тем же народом, что и иудеи, то в религиозном плане они были язычниками. Завоевав Идумею, то есть южную Иудею, Йоханан Гиркан поставил ее народ перед выбором: либо принять еврейский монотеизм, либо уйти из южной Иудеи. Идумеи выбрали первое и с тех пор стали полноценными иудеями. Совершенно иначе Йоханан Гиркан отнесся к самаритянам – потомкам израильтян из племен Эфраим и Менаше (Манассия), которые частично смешались с переселенцами из Сирии и Месопотамии. Здесь он удовлетворился лишь разрушением их храма на горе Гаризим, который служил им альтернативой Иерусалимскому Храму. Несмотря на разницу в традициях, обрядах и священных книгах, самаритяне придерживались того же еврейского монотеизма, что и иудеи.

В конце правления Йоханана Гиркана его сыновья Аристобул и Антигон сумели отвоевать у Селевкидов южную часть Галилеи и эллинистический город Скитополь (израильский Бет-Шеан). Завоевание эллинистических городов проходило всегда сложнее.  Солдаты и чиновники, которых поселили там сначала Птолемеи, а потом Селевкиды, оказывали ожесточенное сопротивление иудейской армии и пользовались военной и политической поддержкой эллинистических царств. Например, в Идумее труднее всего оказалось завоевать эллинистические Марешу и Адорайим, эти два бывших иудейских города были превращены греками в форпосты эллинистического язычества в южной Палестине.

Йоханан Гиркан проводил активную внешнюю политику. Подобно своему отцу Симону, он старался поддерживать дружбу и союз с Римской республикой – врагом селевкидской Сирии. Вместе с тем, он использовал противоречия между селевкидской Сирией и птолемеевским Египтом, а также распри внутри правивших там династий. Все это позволило ему присоединить к Иудее территории, где преобладало еврейское население, и в то же время избежать серьезных столкновений с этими эллинистическими царствами. Однако многие исконные еврейские области, принадлежавшие раньше Израильскому царству – Галилея, северное и центральное Заиорданье, часть средиземноморского побережья – оставались еще под властью селевкидской Сирии и птолемеевского Египта. Их освобождение уже выпало на долю сыновей Йоханана Гиркана.

В целом правление Йоханана Гиркана было весьма успешным. Вот как оценивает его еврейский историк I в. н.э. Иосиф Флавий: «Являясь в течение тридцати одного года образцом примерного правителя, он умер, оставив после себя пять сыновей и удостоившись от Господа Бога трех величайших благ: властвования над своим народом, первосвященнического достоинства и дара прорицания» (Флавий, Иуд. древн. XIII, 10, 7).

Аристобул I (104-103 гг. до н.э.)

Йоханан Гиркан, будучи человеком мудрым и дальновидным, завещал правление страной своей жене, а пост первосвященника – старшему сыну Аристобулу. Тем самым он разделил светскую и религиозную власть между членами своей семьи, полагая, что это поможет сгладить конфликт с влиятельными в народе фарисеями, но оставить контроль над Иудеей в руках Хасмонейской династии. Однако жизнь распорядилась иначе. Властолюбивый Аристобул не удовлетворился саном первосвященника, он захватил и правление страной, а свою мать отправил в тюрьму, где в дальнейшем уморил ее голодом. Совершить государственный переворот Аристобулу помогло то обстоятельство, что в конце жизни отца он командовал иудейской армией и к тому же пользовался полной поддержкой саддукеев – партии храмовых священников. Три брата Аристобула, как и их мать, тоже оказались в темнице, повезло только Антигону, который с детства был любимым братом нового правителя. Впрочем, и Антигон ненадолго пережил свою мать, вскоре он стал жертвой подозрительности Аристобула и интриг его придворных.

Аристобул I правил очень мало, всего один год. За это время он сумел завершить завоевание всей Галилеи, начатое еще его отцом, и первым из Хасмонеев решился называть себя не правителем, а царем. Правда этот титул он присваивал себе только во внешнеполитических контактах, чтобы повысить статус своей династии в глазах неиудеев. Одновременно, начиная с Аристобула I, Хасмонеи стали использовать греческие имена наряду со своими еврейскими, причем, эти вторые, эллинские имена, зачастую вытесняли иудейские. Особое рвение в эллинизации иудейских имен проявил Аристобул I, который даже называл себя «фил’эллином» («другом греков»). Очевидно, в этом проявилось стремление Хасмонеев улучшить хотя бы культурное взаимопонимание с эллинистическим миром, который, потерпев поражение в маккавейских войнах, уже не представлял угрозы для иудейского монотеизма. Нельзя забывать, что Иудея была окружена со всех сторон эллинистическими царствами и городами, поэтому иудейская элита старалась хотя бы внешне усвоить греческую культуру, чтобы быть лучше понятой и принятой в господствовавшем тогда мире эллинов.

В более, чем короткое царствование Аристобула I его брат Антигон, командовавший тогда иудейской армией, завершил освобождение от власти Селевкидов северной части Палестины – Галилеи. Население этой области, принадлежавшей раньше Израильскому царству, возводило свое происхождение к пяти северным древнееврейским племенам: Нафтали (Неффалим), Иссахар, Ашер (Асир), Завулон и Дан. На самом северо-востоке Галилеи иудейская армия столкнулась с пришельцами – племенами итуреев, кочевавшими в южной Сирии и Ливане. Итуреи представляли собой потомков западносемитского кочевого народа – ишмаэльтян, родственных древним евреям. Они, подобно иудеям, тоже вели свое родословие от библейского патриарха Авраама (Бытие 25:15). Во II тыс. до н.э. итуреи, как и вообще все ишмаэльтяне, были известны среди окружавших их народов под именем «суту» или «сутии». Однако итуреи, в отличие от иудеев, оставались язычниками, и Аристобул I поставил их перед выбором: либо отказаться от идолопоклонства и принять еврейский монотеизм, либо покинуть пределы Галилеи. Итуреи, как в свое время идумеи, предпочли стать иудеями.

Александр Яннай (103-76 гг. до н.э.)    

В 103 г. до н.э. Аристобул I скоропостижно умирает еще в молодом возрасте, и царствующая вдова вместе с придворными выбирает в качестве нового правителя и первосвященника его брата, Александра Янная, только что освобожденного из тюрьмы. Чтобы укрепить свое положение, Яннай использует древнееврейский обычай левирата и женится на бездетной вдове своего умершего брата – Саломее Александре. Правда приход Янная к власти не обошелся без новых распрей внутри хасмонейской династии, в результате которых был казнен еще один сын Йоханана Гиркана, претендовавший на пост правителя.

Царствование Александра Янная характеризуется двумя главными чертами. Во-первых, освобождением от власти селевкидской Сирии и птолемеевского Египта всех областей Палестины, принадлежавших ранее Израильскому и Иудейскому царствам. Во-вторых, крайним обострением отношений с фарисеями, которое привело к кровопролитной гражданской войне.

Яннай присоединил к Иудее северное и центральное Заиорданье – уделы древнееврейских племен Менаше и Гад, Голанское плато к востоку от озера Кинерет, а также область исторического Моава, население которого частично слилось с иудеями. Другим направлением его наступления стало средиземноморское побережье и портовые города. К концу своего царствования Яннай подчинил иудейской власти все эллинистические города в Палестине, как на побережье (за исключением Аскалона), так и в Заиорданье. Границы Иудеи при Яннае совпадали с пределами древнего Ханаана: от заснеженной горы Хермон на севере до раскаленных песков Синая на юге, и от средиземноморского побережья на западе до Сирийской пустыни на востоке. Однако в этой большой и сильной стране не было мира и согласия. Главным противником царя оказались не внешние враги, а внутренние – фарисеи, представлявшие самое влиятельное религиозное течение в Иудее. Яннай, стоявший на позициях саддукеев (храмовых священников), не принимал Устного Закона фарисеев и запрещал народу следовать ему. Со своей стороны, фарисеи не признавали его права ни на царство, ни на первосвященство. Неприязнь фарисеев к нему возросла еще больше, когда Яннай, первым из Хасмонеев, стал использовать титул царя не только в отношениях с соседями, как это делал Аристобул I, но и внутри страны. Еще одной причиной для недовольства стали частые военные походы царя. Фарисеи обвиняли Янная в том, что он без всякой нужды подвергает опасности свободу и независимость Иудеи, добытые их предками такой дорогой ценой. Основанием для подобных обвинений послужила осада эллинистического города Птолемаида (Акко), представлявшего тогда мощную крепость-порт на средиземноморском побережье. Оказавшись не в состоянии противостоять войскам Янная, жители города обратились за помощью к Птолемею Латуру, властвовавшему над Кипром и имевшему сильную армию и флот. Птолемей высадился с большими силами в Иудее и нанес немалые потери армии Янная. В свою очередь, Яннай, пользуясь враждой внутри династии Птолемеев, заключил союз с матерью Птолемея – Клеопатрой III, правившей тогда Египтом, и пригласил ее армию воевать вместе с ним против ее взбунтовавшегося сына. В конечном счете и жители Птолемаиды, и иудейский царь горько пожалели, что связались с Птолемеями. Птолемей Латур вместо того, чтобы защищать призвавший его на помощь город, сам взял его штурмом и разграбил. Что касается его матери, Клеопатры III, то и она, приглашенная в качестве союзницы, решила захватить Иудею. Войну между «союзниками» предотвратило лишь предупреждение египетских евреев: они командовали армией птолемеевского Египта и составляли ее элитные части, являвшиеся опорой Клеопатры. Только опасения потерять поддержку преданных ей иудейских воинов заставили египетскую царицу отказаться от своих вероломных планов.

Между тем, нараставшая конфронтация между фарисеями и Александром Яннаем, в конечном счете привела к гражданской войне в Иудее, которая продолжалась не менее шести лет (94-88 гг. до н.э.). Поводом к восстанию против царя послужил его неудачный поход против набатейцев (потомков мидьянитян – западносемитских кочевых племен). Вероятно, к сторонникам фарисеев присоединилась как часть иудейской аристократии, так и храмовых священников, не признававших прав Хасмонеев на царский престол и первосвященство. В ходе братоубийственной войны погибло не менее 50 тысяч иудеев. Ненависть фарисеев к Яннаю была столь велика, что, «когда тот спросил, как умилостивить народ, ему ответили: «Умереть, хотя и смерть после таких злодейств едва ли сможет примирить!» Столкнувшись с невозможностью одолеть Янная своими силами, фарисеи и их сторонники пошли на опрометчивый шаг: они призвали на помощь селевкидского царя Деметрия III Эвкера. Тот, «в надежде на более отдаленные последствия, охотно откликнулся на зов и явился со своим войском» (Флавий, Иуд. война, I, 4, 4). Решающее сражение между армией Янная, с одной стороны, и объединенными силами греко-сирийцев и иудеев, с другой, произошло в районе города Шхем (Сихем) в Самарии. Войско Янная, в численном отношении в два раза уступавшее своим противникам, проиграло битву и вместе с царем укрылось в горах Эфраима. Однако и победителям не пришлось торжествовать победу. Среди иудеев, сражавшихся вместе с Деметрием, произошел раскол и часть из них покинула греко-сирийский лагерь. Да и сам Деметрий был вынужден поспешить обратно в Сирию, потому что там появились претенденты на его трон. Лишившись союзника, фарисеи и их сторонники потерпели поражение. Мстительный Яннай, вернувшись в Иерусалим, приказал писидийским и киликийским наемникам (из Малой Азии), известных своей свирепостью, казнить 800 пленных фарисеев, но перед этим изрубить их жен и детей на их же глазах. Как сообщает Флавий, «сам Александр созерцал эту кровавую резню, пиршествуя в сообществе своих наложниц. Народ охватил такой панический страх, что в следующую же ночь 8000 противников царя поспешили покинуть Иудею, и только смерть Александра положила конец их вынужденному изгнанию» (Флавий, Иуд. война, I, 4, 6). Так закончилась гражданская война, но мира и покоя в стране не было вплоть до конца царствования Янная.

Саломея Александра (76-67 гг. до н.э.)

Александр Яннай умер в 76 г. до н.э. во время одного из своих военных походов в Заиорданье, и хотя он имел двух взрослых сыновей, Гиркана и Аристобула, предпочел завещать царство не им, а их матери и своей жене, Саломее Александре. Флавий повествует о решении Янная и царствовании Саломеи Александры следующим образом: «Правление он оставил своей жене Александре, в том убеждении, что ей народ будет повиноваться охотнее, так как она не принимала никакого участия в зверских расправах мужа, а, напротив, постоянно противодействовала его беззакониям, чем и приобрела себе доверие иудеев. Надежда его не обманула. Слава благочестия, которой эта женщина пользовалась, доставила ей господство. Она строго соблюдала старинные народные обычаи и устранила от дел нарушителей священных законов. Из двух сыновей, прижитых ею с Александром, она произвела в первосвященники Гиркана, так как он был старший и притом слишком вял для того, чтобы участие его в делах правления могло сделаться для нее опасным. Младшего же, Аристобула, отличавшегося пылким характером, она заставила удалиться в частную жизнь. Ближайшее участие в правлении при ней приняли фарисеи… Богобоязненная Александра была им очень преданна; они же, пользуясь ее простотой и вкрадываясь мало-помалу в ее доверие, вскоре сделались фактическими правителями, изгоняя и милуя, освобождая и заточая всех, кого им заблагорассудилось. Одним словом, они наслаждались всеми выгодами правления, а Александра несла его тяжести и расходы. Впрочем, она сама была занята более важными делами. Набирая все больше и больше войска внутри страны и вербуя немало наемников извне, она вдвое увеличила вооруженные силы своего государства и сделалась даже страшной для соседних царей. Так она господствовала над другими, а над нею самой фарисеи (Флавий, Иуд. война, I, 5,1-2).

Иудейская царица Саломея-Александра (Шлом-Цион). Гравюра Гийома Руйе. 1553 г.

Девятилетнее царствование Саломеи Александры явилось самым мирным и спокойным периодом в истории Хасмонейской Иудеи. Оно осталось в памяти народа как время экономического подъема и процветания. Лучшим способом умиротворить народ оказалось найти общий язык с влиятельными фарисеями и допустить их до правления государством. Столь же миролюбивой была и внешняя политика царицы. В отличие от своего мужа, она не предпринимала никаких военных походов против соседей, хотя и значительно усилила армию. Исключением стала лишь военная кампания против Дамаска, когда иудейские войска под командованием младшего сына царицы, Аристобула, осадили и штурмовали этот город.

Аристобул II (67-63 гг. до н.э.)

После смерти Саломеи Александры между ее сыновьями началась борьба за царский трон. Вот как описывает Флавий эту далеко не плавную смену власти внутри хасмонейской династии: «Хотя законным наследником престола был Гиркан, которому мать перед смертью передала правление, но превосходство силы и ума было на стороне Аристобула. Поэтому при первом же столкновении братьев у Иерихона большинство войска покинуло Гиркана и перешло к Аристобулу. Гиркан бежал с немногими оставшимися ему верными людьми и достиг Антонии (крепость в Иерусалиме – И.Л.), где он захватил жену и детей Аристобула как залог своего спасения. И, действительно, прежде чем дело дошло до окончательного разрыва, было достигнуто мирное соглашение, по которому Аристобулу досталось царство, а лишенному короны Гиркану были обещаны все почести, подобающие брату государя. На этих условиях братья помирились в храме, дружески обнялись на глазах окружавшего их народа и обменялись жилищами: Аристобул отправился в царский дворец, а Гиркан – в дом Аристобула.» Казалось, в стране воцарился мир, однако он оказался очень недолгим. «Противникам так неожиданно воцарившегося Аристобула сделалось жутко; больше всех имел основание опасаться издавно и глубоко ненавистный ему Антипатр. Родом идумеянин, он по знатному своему происхождению, богатству и могуществу сделался первым человеком в своем народе. Этот Антипатр, с одной стороны, убедил Гиркана бежать к аравийскому (набатейскому – И.Л.) царю Арете, чтобы при его помощи возвратить себе царское достоинство, а с другой – уговорил Арету принять у себя Гиркана и содействовать его возвращению к власти» (Флавий, Иуд. война, I, 6, 1-2).

Набатейцы, не раз терпевшие поражения от Александра Янная, были крайне заинтересованы, чтобы в Иудее воцарился зависимый от них претендент на престол. Кроме того, Гиркан предложил отдать Арете 12 городов, которые Александр Яннай отвоевал у набатейцев. «Побуждаемый такими [заманчивыми] обещаниями, Арета во главе пятидесятитысячного войска, отчасти конного, отчасти пешего, выступил в поход против Аристобула и победил его в бою. Так как после этой победы многие воины перешли на сторону Гиркана, Аристобул увидел себя покинутым и бежал в Иерусалим» (Флавий, Иуд. древности, XIV, 2, 1). Совместные набатейские и иудейские силы осадили Иерусалим и Храм, где укрылись сторонники Аристобула.

Как и во времена Александра Янная, в стране снова разразилась гражданская война, правда на этот раз между сыновьями Янная и их последователями. И опять проигравшая сторона обратилась за помощью к соседям и пригласила чужеземные войска в Иудею. Однако распри внутри хасмонейской династии произошли в очень опасное для страны время и имели роковые для нее последствия. В 64 г. до н.э. римский полководец Гней Помпей завершил завоевание селевкидской Сирии, и римские легионы расположились в Дамаске, в непосредственной близости от растерзанной гражданской войной Иудеи. Как пишет Флавий, Аристобул, «наверное, попал бы в руки осаждавшего его врага, если бы римский полководец Скавр, используя междоусобицу, не нагрянул как раз в это время в город и не заставил снять осаду. Он, собственно, был послан Помпеем…, но прибыв в Дамаск, незадолго перед тем завоеванный Метеллом и Лоллием, и сменив последних, он узнал о положении вещей в Иудее и поспешил туда, как к счастливой находке. Едва только он вступил в страну, как уже явились к нему послы от обоих братьев с просьбой о помощи одному против другого. 300 талантов Аристобула оказались более тяжеловесными, нежели все права Гиркана. За эту плату Скавр послал герольда к Гиркану и арабам (набатейцам – И.Л.) с приказанием от имени римлян и Помпея немедленно снять осаду. Устрашенный Арета выступил из Иудеи в Филадельфию (Раббат-Аммон), а Скавр возвратился обратно в Дамаск. Аристобул, однако, не удовлетворился одним лишь избавлением от грозившего ему плена: погнавшись за неприятелем, он настиг его у так называемого Папирона, дал ему здесь сражение, в котором убил свыше 6000 человек, в том числе и брата Антипатра, Фалиона» (Иуд. война I, 6, 2-3). Однако на этом гражданская война в стране не закончилась, так как Рим не собирался останавливать свою экспансию у границ Иудеи.

Приход римлян в Иудею

В 63 г. до н.э. Помпей прибыл в Дамаск с главными силами римской армии на Востоке. В этот момент, когда решалась судьба Иудеи, к Помпею поспешили три посольства: от Аристобула, Гиркана и фарисеев. Если первые два доказывали свои права на царский престол и убеждали римлян поддержать их, то фарисеи просили избавить страну от Хасмонеев и отдать всю власть достойному первосвященнику. Для большей убедительности своих аргументов Аристобул II преподнес необычайно дорогой подарок – виноградную лозу из чистого золота, стоимостью в 500 талантов. Однако Помпей не дал ясного ответа на просьбы сторон. Он считал, что пришел на Восток не помогать кому-либо, а проводить в жизнь интересы Римской республики. Помпей склонялся к тому, чтобы поддержать более слабого – Гиркана, как самого зависимого и, следовательно, послушного Риму претендента на иудейский престол. Аристобул являлся куда более сильным, одаренным и богатым кандидатом на трон, он вызывал у Помпея подозрение, что станет слишком независимым от Рима царем. Однако, как опытный полководец и искушенный политик, Помпей не торопился с объявлением своего решения, чтобы, во-первых, заставить все стороны сотрудничать с римлянами, а во-вторых, не позволить Аристобулу, фактическому правителю, подготовиться к войне. В качестве первого шага он потребовал сдать ему все военные крепости и беспрепятственно пропустить его армию в Иудею. Аристобул II, не желая портить отношения с римлянами, был вынужден подчиниться. Но подойдя к Иерусалиму, Помпей взял под стражу Аристобула и выставил новое требование – впустить его в город. Пока приверженцы Аристобула совещались как поступить, сторонники Гиркана открыли ворота и впустили римлян в город. Перед лицом вероломства римлян и предательства противоборствующей партии, людям Аристобула не осталось ничего другого, как укрыться на Храмовой горе и приготовиться к отчаянному сопротивлению. Тем временем партия Гиркана не только предоставила в распоряжение римлян царский дворец, но и усердно помогала им в подготовке штурма Храмовой горы. Лишь после тяжелой трехмесячной осады римлянам и сторонникам Гиркана удалось ворваться в Храм и перебить приверженцев Аристобула II, а заодно и поддерживавших их храмовых священников (саддукеев). Несмотря на свои про-римские и про-фарисейские симпатии, Флавий не мог не восхититься мужеством, глубиной веры и чувством долга своих идейных противников – священников Храма: «Сколько ни терпели римляне при этой осаде, они все-таки должны были удивляться стойкости иудеев вообще и в особенности тому, что они под самым жестоким градом камней и стрел не упускали ни одного малейшего обряда их богослужения, точно глубокий мир царил вокруг них. Ежедневные жертвоприношения, омовения и вообще весь порядок богослужения совершались со всей пунктуальностью. Даже после взятия храма, когда кровь их (священников – И.Л.) лилась ежедневно вокруг алтаря, они не переставали совершать обычное богослужение… Многие священники при виде неприятелей, устремившихся на них с обнаженными мечами, неустрашимо оставались на своих постах, … думая только о своих богослужебных обязанностях и нисколько не заботясь о своем личном спасении» (Иуд. война, I, 7, 4-5).

Захватив Храм, Помпей вместе со своей свитой совершил еще и святотатство, войдя в особую комнату, Святая Святых, где пребывал Дух Божий, и куда мог войти только первосвященник, да и то лишь один раз в году – в Судный день. Римские язычники были поражены, найдя помещение совершенно пустым и не обнаружив там никаких статуй и изображений. Правда, Помпей ничего не взял из храмовой казны и не тронул драгоценные вещи и утварь. Более того, он разрешил очистить Храм и возобновить богослужение уже на следующий день после штурма.

Помпей опасался оставлять Иудею территориально большой и могущественной, какой она была при Яннае и Саломее Александре. Желая существенно ослабить страну, он отнял у Иудеи все средиземноморское побережье вместе с портовыми городами, большую часть Заиорданья, а также некоторые области Самарии и Идумеи. Кроме того, он восстановил эллинистические города на всей территории Палестины, подчинив их непосредственно Риму, наложил на Иудею дань и приказал разрушить стены Иерусалима. Помпей казнил также многих сторонников Аристобула II, а самого иудейского царя вместе с его семьей отправил в Рим. Вместе с тем, римляне боялись появления новых Маккавеев, поэтому оставили Иудее не только полную религиозную свободу, но и внутреннюю самостоятельность, в то время как, например, селевкидская Сирия была превращена в обычную римскую провинцию. Первосвященником и этнархом (правителем) Иудеи был назначен Гиркан, однако без права использовать титул царя.

Флавий возлагает главную вину за захват римлянами Иудеи на Гиркана и Аристобула, на распри внутри хасмонейской династии. Он пишет следующее: «Виновниками этого бедствия, постигшего Иерусалим, являлись Гиркан и Аристобул, ссорившиеся между собою. Теперь мы утратили свою свободу и стали подвластны римлянам, теперь нам пришлось поневоле отдать сирийцам области, которые мы вернули себе силою нашего оружия; кроме того, римляне в короткое время получили с нас более десяти тысяч талантов, а царская власть, которая прежде предоставлялась в виде почета родовитым первосвященникам, теперь стала уделом мужей из простонародья» (Иуд. древн., XIV, 4, 5).

Подчинение Иудеи Риму не положило конец антиримскому сопротивлению и борьбе за власть внутри хасмонейской династии. Как и расчитывал Помпей, Гиркан (вошел в историю как Гиркан II) оказался слабым и зависимым от Рима правителем. Однако, не имея достаточной поддержки внутри страны, он не мог ее эффективно контролировать и, чтобы удержаться у власти, постоянно прибегал к военной помощи римлян. На беду Гиркану, его племяннику, старшему сыну Аристобула II – Александру удалось бежать из плена, когда семью царя везли в Рим. Вернувшись тайком в Иудею, он собрал приверженцев своего отца и возглавил в стране антиримское восстание. В 57 г. до н.э. Александру удалось овладеть почти всей Иудеей. Для помощи Гиркану II римляне послали большую армию во главе с Марком Антонием, будущим соратником Юлия Цезаря и триумвиратором. Только после тяжелых сражений с превосходящими силами римлян Александр был вынужден прекратить сопротивление, но, как показала жизнь, всего лишь на время.

Восстание Александра продемонстрировало, с одной стороны, потенциальную военную мощь Иудеи, а с другой – явную неспособность Гиркана II управлять такой страной. Чтобы ослабить Иудею еще больше, римляне решили децентрализовать ее, разделив на пять округов, а власть в каждом из них отдать иудейской аристократии. Гиркану был оставлен только пост первосвященника. Но и после этого сопротивление римлянам не прекратилось. В 56 г. до н.э. Аристобулу II и его младшему сыну Антигону удалось бежать из римского плена. Вернувшись в Иудею, они сразу стали собирать военные силы, чтобы изгнать римлян и сторонников Гиркана из страны. Но римляне опередили Аристобула, напав на него еще до того, как он успел набрать армию. Тяжелораненый в сражении Аристобул вместе со своим младшим сыном Антигоном снова попал в плен и был отослан в Рим, где содержался в темнице.

Однако дело отца продолжил его старший сын Александр. Уже в следующем, 55 г. до н.э., воспользовавшись тем, что главные силы римской армии находились в Египте и Месопотамии, он снова поднял восстание, разгромил римский гарнизон в Иудее и овладел всей страной, правда ненадолго. Римские легионы, спешно возвращенные из военных походов, нанесли поражение армии Александра у горы Табор в Галилее, но самого Александра им пленить не удалось.

В том же 55 году до н.э. в Сирию прибыл Марк Красс – один из самых влиятельных римлян того времени, участвовавший вместе с Юлием Цезарем и Помпеем в первом триумвирате. В его обязанности входило не только управление Сирией, но и командование всеми римскими силами на Востоке. Красс готовил военный поход против Парфии, хотя его полководческие таланты считались весьма сомнительными. Самым крупным военным достижением Красса было подавление восстания Спартака и жестокая расправа над пленными: он распял тогда шесть тысяч человек. Красс завидовал победам Помпея и расчитывал добыть себе такую же военную славу в предстоящей войне с парфянами. В Риме Красс был известен как алчный и бесчестный человек, сумевший самыми недостойными способами сколотить себе огромное состояние. По свидетельству древнегреческого философа и биографа Плутарха, Красс был плебеем по происхождению, которого «губили владевшие им от природы злые силы – корыстолюбие и скаредность» (Plut. Cras. 6). Прослышав о богатствах Иерусалимского Храма, он  в конце 54 –начале 53 гг. до н.э. нагрянул в Иудею. Там Красс поклялся, что не тронет сокровищ Храма, но удовлетворится лишь одним, уникальным по своей ценности подарком. Однако получив его, он, «вопреки своей клятве, похитил из храма решительно все золото» (Флавий, Иуд. древн., XIV, 7, 1). Когда один из храмовых священников, известный своим даром прорицания, предрек римлянину, что за содеянное его ждет скорый и страшный конец, тот лишь расхохотался. Однако участь грабителя Храма оказалась действительно поучительной. В мае 53 г. до н.э. в битве при Каррах (древний Харран – родина библейского патриарха Авраама) римляне потерпели катастрофическое поражение от парфян. Этот разгром выглядел еще более унизительным от того, что римляне в численном отношении намного превосходили своего противника. Красса захватили в плен и предали жестокой казни, влив ему в горло расплавленное золото (Дион Кассий, Римская история, XL, 27). Согласно Плутарху, голову и правую руку Красса преподнесли парфянскому царевичу Пакору (Plut. Cras. 30-33). В этом сражении погиб и сын Красса, голову которого послали в подарок парфянскому царю.

Смутное время

Неожиданная смерть Красса привела к распаду первого триумвирата, и его оставшиеся участники, Цезарь и Помпей, начали войну друг с другом. Как пишет Флавий, «после того, как Помпей вместе с сенатом бежал через Ионийское море, Цезарь, сделавшись властелином Рима и всего государства, освободил Аристобула из тюрьмы, дал ему два легиона и поспешно послал его в Сирию, чтобы подчинить с его помощью эту провинцию и всю Иудею» (Иуд. война, I, 9,1).  Казалось, звездный час Аристобула II пробил: он стал союзником Цезаря и с триумфом возвращался в родную Иудею в качестве ее правителя. Более того, ему дали армию, чтобы наказать заклятого врага – Помпея, который вероломно лишил его власти и заставил страдать в римской тюрьме. Но и Помпей не медлил: его шпионы отравили Аристобула еще до начала военной кампании. Чтобы Цезарь не перепоручил миссию возмездия его старшему сыну Александру, Помпей приказал захватить его и отрубить ему голову. Так погибли последний царь независимой Хасмонейской Иудеи и его соратник-сын, боровшийся вместе с ним за свободу своей страны. Флавий, несмотря на критику распрей в хасмонейской династии, оценивал Аристобула II как «блестящего и великодушного человека» (Иуд. древн., XIV, 6, 1). Впрочем, меньше, чем через год, самого Помпея постигла подобная участь. Он был предательски убит мечом в спину, когда прибыл в Египет, чтобы просить помощи в войне с Цезарем. Египтяне отрезали ему голову и преподнесли ее в подарок Цезарю (Plut. Pomp. 78-80).

Убийство Аристобула и его старшего сына Александра заставило Цезаря искать альтернативных кандидатов, которые могли бы лучшим образом представлять его интересы в Иудее и Сирии. Несмотря на то, что Антигон, младший сын Аристобула II, усиленно предлагал свои услуги, Цезарь сделал выбор в пользу Гиркана и Антипатра,  которые после смерти Помпея переориентировались на поддержку Цезаря. Более того, когда новый властитель Рима столкнулся с трудностями в Египте, Антипатр и Гиркан выручили его, прибыв к нему на помощь с иудейской армией. Благодарный Цезарь в 47 г. до н.э. назначил Гиркана II первосвященником и этнархом, а Антипатра – римским наместником в Иудее. Помимо этого, Цезарь вернул Иудее некоторые области и города (например, Яффу), которые Помпей отторг от нее, а также разрешил восстановить стены Иерусалима, разрушенные тем же Помпеем. Цезарь предоставил иудеям ряд привилегий и налоговых льгот, связанных, в частности с субботними годами (когда нельзя засевать поля и убирать урожай).

С этого же времени начинается быстрое возвышение Антипатра, идумейского аристократа, принявшего иудаизм и являвшегося ближайшим другом и советником Гиркана. Пользуясь своим новым положением, Антипатр, по словам Флавия, «устроил государственные дела по личному усмотрению, видя, что Гиркан крайне вял и для царя слишком бессилен. Старшего сына своего, Фазаэля, он назначил начальником Иерусалима и окрестностей; второго сына, Ирода, который был тогда еще очень молод, он послал с такими же полномочиями в Галилею» (Иуд. война, I, 10, 4).

Впервые сын Антипатра – Ирод (др.евр. Хордос) привлек к себе внимание тем, что в качестве наместника Галилеи жестоко подавил народное антиримское восстание, вспыхнувшее там в 47-46 гг. до н.э. под руководством некоего Хизкии (Езекии). Ирод распорядился казнить всех вождей этого движения без какого-либо суда, что явно противоречило законам и практике иудаизма. Вот как описывает события того времени Флавий: «… выдающиеся иудеи, видя, как своевластен, отважен и властолюбив становится Ирод, явились к Гиркану и стали уже открыто обвинять Антипатра, говоря: «Доколе же станешь ты спокойно взирать на все происходящее? Или ты не видишь, что Антипатр и его сыновья разделили между собой всю власть, тогда как ты лишь по имени остаешься царем? Не закрывай же на это глаз своих, не считай себя вполне безопасным, относясь столь легкомысленно к себе и царской власти. Не обманывай себя убеждением, что Антипатр и его сыновья теперь все еще твои заместители, но обрати внимание на то, что они открыто признаются полновластными правителями. Так, например, сын его, Ирод, нарушил наш закон, казнив Хизкию и его товарищей. А между тем закон запрещает казнить без приговора суда даже преступника. Тем не менее он решился на такое деяние, не имея от тебя на то полномочия» (Иуд. древн., XIV, 9, 3). Под давлением народа и, опасаясь за собственную участь, Гиркан II вызвал Ирода на верховный религиозный суд –  Синедрион (Санхедрин). Однако Ирод явился туда с внушительной охраной и «нагнал на всех такой страх, что никто из прежних его обвинителей не решился сказать против него ни одного слова». Тем временем, римский наместник в Сирии Секст Цезарь (родственник  всевластного Юлия Цезаря), благодарный  Ироду за подавление антиримского восстания и задобренный подарками Антипатра, «написал Гиркану письмо с предложением оправдать Ирода и с выражением угрозы в противном случае» (Иуд. древн., XIV, 9, 4). Гиркану не оставалось ничего другого, как помочь сыну Антипатра бежать в Дамаск, подальше от его разъяренных противников. Заручившись поддержкой Секста Цезаря, Ирод чувствовал себя в полной безопасности. Но он не собирался отсиживаться в Сирии под защитой римлян, а горел желанием вернуться в Иудею, чтобы отомстить Гиркану и Синедриону за перенесенные унижения.  Как сообщает Флавий, такой случай ему очень скоро представился: «Когда же Секст назначил Ирода (за известную сумму денег) наместником над Келесириею (Заиорданье – И.Л.), Гиркан испугался, как бы Ирод не вздумал пойти на него войною. Немного спустя это его опасение действительно сбылось: Ирод двинулся во главе войска, чтобы отомстить за свой вызов в суд и за то, что ему пришлось выслушать на заседании Синедриона. Впрочем, от нападения на Иерусалим его удержали выступившие ему навстречу отец Антипатр и брат его; им удалось успокоить его гнев и убедить не предпринимать ничего, но удовлетвориться тем, что он нагнал страх на того (Гиркан – И.Л.), кто помог ему достигнуть такого высокого положения» (Иуд. древн., XIV, 9, 5). В этот раз, вняв мольбам своего отца, Ирод отступил, полагая, что он уже показал всем свое могущество. Однако, став царем, он не забыл старых обид и расправился не только с Гирканом, но и всеми членами Синедриона, которые пытались его судить. Он пощадил лишь одного судью, заступившегося за него.

Фактическое двоевластие в Иудее осложнилось распрями и гражданской войной в самой Римской республике. Сторонники Помпея убили римского наместника в Сирии                                                                                                                 Секста Цезаря, а несколько позднее, уже в Риме, расправились и с Юлием Цезарем. Как приверженцы, так и противники Цезаря рассеялись по всей территории Римской республики, чтобы собрать войска для решающей битвы друг с другом. В 44 г. до н.э. римским наместником в Сирии стал один из убийц Юлия Цезаря – Кассий. Ему удалось объединить и подчинить себе римские силы на Востоке. Однако он лихорадочно искал деньги, чтобы набрать как можно большую армию и двинуться на соединение с другим убийцей Цезаря – Брутом, находившимся со своими войсками в Македонии. На Сирию и Иудею была наложена огромная внеочередная дань. С одной только Иудеи Кассий потребовал 700 талантов серебра, приведя в «смущение и ужас» ее население. Ирод был первым, кто внес причитающуюся с его области сумму, чем снискал себе особое благоволение нового римского наместника. В 43 г. до н.э. Кассий перед уходом на войну в Македонию, где он должен был сразиться с Октавианом и Марком Антонием, назначил Ирода наместником Заиорданья и Самарии, а главное, обещал провозгласить его иудейским царем по возвращению из похода.

Гражданская война в Римской республике развязала руки иудейским аристократам для сведения счетов друг сдругом. Первой жертвой их интриг пал Антипатр, фактический правитель Иудеи. Он был отравлен теми, кто опасался чрезмерного возвышения этого идумейского семейства. Временным политическим вакуумом в регионе попытался воспользоваться и Антигон, сын Аристобула II. Собрав небольшую армию при содействии правителя портового города Тир, он попытался прорваться в Иудею с севера, но был отброшен силами Ирода назад. Победа над Антигоном, врагом Гиркана, сблизила последнего с Иродом и в дальнейшем привела даже к родственным отношениям между ними. Расчитывая стать наследником популярной в народе хасмонейской династии, Ирод женился на Мариамме, внучке Гиркана.

В 42 г. до н.э. гражданская война в Риме закончилась поражением армий Кассия и Брута в знаменитой битве при Филиппах в Македонии. Убийцы Цезаря покончили с собой, а их победители – участники второго триумвирата – разделили сферы правления: Октавиану достался Запад, Марку Антонию – Восток, Лепиду – Северная Африка. Таким образом, верховная власть над Иудеей, Сирией, Малой Азией и Египтом перешла в руки Марка Антония. Когда последний в 41 г. до н.э. прибыл в Вифинию (Малую Азию), к нему отовсюду потянулись посольства. Согласно Флавию, «явились также от иудеев знатные лица с жалобами на то, что Фазаэль и Ирод насильно захватили в свои руки правление, оставив Гиркану один лишь почетный титул. Но туда явился также и Ирод, который щедрыми подарками так обворожил Антония, что он даже не пожелал выслушать его противников. Так они и вынуждены были возвратиться назад без всякого результата» (Иуд. война, I, 12, 4).

Марк Антоний оставил реальную власть над Иудеей в руках Ирода и его брата, назначив их тетрархами (наместниками). Что касается Гиркана II, то он пользовался лишь религиозной властью, хотя кроме сана первосвященника формально сохранял и пост правителя (этнарха).

 

Между Римом и Парфией. Антигон II.

Завершение гражданской войны в Римской республике и установление власти Марка Антония на Востоке не принесли умиротворения в Иудею. В 40 г. до н.э. парфяне неожиданно атаковали римские войска на Евфрате и заставили их отступить из  Сирии. Этим благоприятным для него обстоятельством воспользовался младший сын Аристобула II – Антигон. За помощь в овладении Иудеей он обещал парфянам тысячу талантов серебром и пятьсот женщин из знатных семейств приверженцев Ирода. Парфяне, заинтересованные в устранении про-римских властителей Иудеи, приняли предложение Антигона и дали ему в поддержку небольшой отряд конницы. Но главную помощь Антигону оказали фарисеи, аристократы – сторонники его отца, а также многочисленные противники семейства Ирода. Пользуясь симпатиями иудейского народа, Антигон быстро овладел почти всей страной и осадил Иерусалим, где заперлись Ирод, его брат Фазаэль и Гиркан. Без содействия римлян Ирод, уже тогда непопулярный в народе, был не в состоянии противостоять Антигону, и ночью тайком бежал из города. Здесь, в Иерусалиме, Антигон (40-37 гг. до н.э.) был торжественно провозглашен царем Иудеи. Фазаэль, попав в плен, предпочел покончить с собой, а Гиркана, как знатного пленника, парфяне увезли с собой. Правда перед тем, как парфяне покинули страну, Гиркану, по приказанию Антигона, отрубили уши, чтобы он больше никогда не стал первосвященником (этот пост не могли занимать люди с телесными пороками) (Флавий, Иуд. древн., XIV, 13, 10).

Тем временем, Ирод, оставив свое семейство и ближайших сподвижников в крепости Масада в Иудейской пустыне, сам бежал сначала Египет, а оттуда в Рим. Могущественные триумвиры – Марк Антоний и Октавиан, – памятуя о заслугах Ирода и его отца Антипатра перед Римом, убедили сенат провозгласить Ирода царем Иудеи, а его противника, Антигона, признать бунтовщиком и мятежником. Как пишет Флавий, «по окончании заседания Ирод вышел из сената, имея, с одной стороны, Антония и с другой – Октавиана… В первый же день назначения Ирода царем Антоний дал в честь его торжественный обед» (Иуд. война, I, 14, 4).

В 39 г. до н.э. Ирод при поддержке римлян высадился в городе Акко (Птолемаида) и, набрав там армию, в основном из иноземных наемников (греков, сирийцев и выходцев из Малой Азии), попытался начать наступление на Иудею. Однако без содействия римских войск, воевавших в то время с Парфией, он оказался не в состоянии одолеть армию Антигона. Положение изменилось лишь после того, как римляне разгромили  парфян в Сирии и по приказу Марка Антония двинулись на помощь Ироду. Потеряв парфянского союзника, Антигон был вынужден обороняться в одиночку от главных сил римской армии на Востоке. В одной только осаде Иерусалима, где укрылся Антигон со своими сторонниками, приняло участие одиннадцать римских легионов, армия Ирода, а также сирийские вспомогательные отряды. Несмотря на громадное неравенство в силах, защитникам Иерусалима удалось продержаться примерно пять месяцев. Когда римлянам и воинам Ирода удалось ворваться в город, то, по словам Флавия, «началась везде страшная резня… целые толпы людей были уничтожены в тесных улицах, домах, где они были стиснуты, и на пути бегства в храм; не было сострадания ни к бессловесным малюткам, ни к старцам, ни к беззащитным женщинам». Грабежи и убийства невинных жителей приняли столь чудовищный характер, что даже Ирод был вынужден спросить римского полководца: «Намерены ли римляне настолько опустошить город,  очистив его от денег и людей, чтобы оставить его царствовать над пустыней?» (Флавий, Иуд. война, I, 18, 2-3).            Антигон был закован в кандалы и отправлен в Антиохию к Марку Антонию, который хотел доставить иудейского царя в Рим. Однако Ирод опасался, что римский сенат может помиловать Антигона, поэтому с помощью больших денег и дорогих подарков уговорил Марка Антония не отправлять своего врага в Рим, а казнить его прямо в Антиохии. Вобщем, Антигон (в истории известен как Антигон II) процарствовал всего три года и стал последним представителем хасмонейской династии на иудейском троне.

Ирод – великий и ужасный царь

Поражение Антигона и конец его правления в 37 г. до н.э. стали началом царствования Ирода, продолжавшегося почти тридцать четыре года. Иудейский народ не просто невзлюбил своего нового царя, он возненавидел его. Причин тому было несколько. Прежде всего, Ирод прославился необычайной жестокостью, причем не только к своим врагам, но и к друзьям, и даже к собственной семье. Конечно, жестокостью страдал и Александр Яннай, но он проявлял ее, как правило, лишь к противникам, а не к близким и родным. В отличие от всех хасмонейских царей, защищавших свободу и независимость своей страны, Ирод выглядел в глазах народа чужеземным ставленником: именно римляне возвели его на иудейский престол и только они поддерживали его правление. Мало того, Ирод очень часто не считался с религиозными чувствами народа, откровенно нарушал законы и традиции иудаизма. Он, как и большинство хасмонейских царей, не признавал Устного Закона фарисеев и находился с ними в хроническом конфликте. Но то, что могло быть прощено патриотам Хасмонеям, происходившим из рода священников-ааронидов, вряд ли могло сойти с рук представителю идумейского семейства, лишь формально принявшего иудаизм. И, наконец, если иудеи ставили под сомнение права Хасмонеев на царский престол только из-за того, что они не имели отношения к династии Давида, то Ирод, с их точки зрения, был абсолютно нелигитимным царем.

Однако Ирод оказался искусным политиком и дипломатом. Его способности договариваться с людьми и располагать их к себе не имели равных среди современников. Он, например, сумел наладить прекрасные отношения с первым римским императором Октавианом Августом, хотя раньше активно поддерживал его врага – Марка Антония. Ни один иудейский царь до него не имел такого влияния в Риме, как Ирод, который считался там лучшим другом римского народа. Как свидетельствовал Флавий, римский император и Марк Агриппа (второй по значению человек в Римской империи того времени) относились к Ироду с исключительным расположением: «Цезарь после Агриппы больше всего любил Ирода, Агриппа же отводил Ироду в своем сердце второе место после Цезаря» (Иуд. древн. XV, 10, 3).

Именно благодаря этому, Иудейское царство при Ироде стало еще более обширным, чем оно было при Александре Яннае. Если последний, чтобы раздвинуть границы Иудеи, совершал чуть ли не ежегодно военные походы, то Ирод добился куда большего результата сугубо мирными средствами – успешной политикой и дипломатией. В его правление Иудея включала в себя не только весь библейский Ханаан, но и южную Сирию.

Более того, Октавиан Август был готов отдать ему и всю территорию Набатейского царства (северо-западная Аравия), если бы Ирод, будучи в преклонном возрасте, не находился в конфликте со своими сыновьями-наследниками (Флавий, Иуд. древн. XVI, 10, 9). Ирод использовал дружеские отношения с римским императором не только для расширения своего царства, но и для поддержки иудеев диаспоры, в частности только он помог восстановить права евреев в ионийской Греции и египетской Александрии.

Ирод проявил себя незаурядным государственным деятелем и во внутренней политике. Когда на тринадцатом году его царствования Иудею и соседние с ней страны постигла страшная засуха и голод, а затем и эпидемия чумы, Ирод продал все ценности своего дворца, чтобы на вырученные средства купить хлеб в Египте. Мало того, этот хлеб, как и теплую одежду зимой, он раздал бесплатно всем нуждавшимся. Накормив и одев свой народ, он оказал такую же помощь соседней Сирии. Как признает Флавий, «не было такого человека, затронутого нуждою, которому он не помог бы сообразно средствам… Царь своею щедрою помощью в столь опасный момент примирил с собою всех» (Иуд. древн. XV, 9, 2). В неурожайные годы или в периоды природных бедствий, например землетрясений, царь уменьшал, а то и вовсе освобождал своих подданных от налогов и повинностей. Его помощь распространялась не только на иудеев, но и на другие народы, оказавшиеся в незавидном положении. Так, он заплатил за жителей греческого острова Хиос, которые задолжали большую сумму римским наместникам, щедро финансировал Олимпийские игры, оплачивал гимнасии и восстанавливал здания и храмы во многих городах Малой Азии и Греции. Примечательно, что Октавиан Август и его ближайший друг Агриппа неоднократно утверждали, что «страна Ирода слишком мала для его великодушия и, что он достоин быть царем всей Сирии и Египта» (Флавий, Иуд. древн. XVI, 5, 1).

Ни один израильский и иудейский царь не построил так много новых городов, крепостей и общественных зданий, как Ирод. Его наиболее известным архитектурным шедевром стал новый Иерусалимский Храм, который был возведен прямо над старым, чтобы не прерывать там религиозной службы. Новое здание Храма считалось одним из самых прекрасных и величественных сооружений во всем древнем мире. Талмудическое предание гласит: кому не довелось видеть храма, восстановленного Иродом, тот не видал ничего истинно великолепного. Там же, в Иерусалиме, Ирод построил роскошный царский дворец, мощную крепость Антонию (названную в честь Марка Антония), большой амфитеатр и ипподром. Другими грандиозными проектами царя стали города Кесария и Себастия, названия которых представляют собой латинский и греческий варианты имени его друга и покровителя Октавиана Августа. Первый был построен на месте небольшого средиземноморского городка Стратонова башня, а второй – на руинах древней израильской столицы – Самарии. Оба города имели смешанное эллинистическо-иудейское население и, по мысли царя, должны были способствовать взаимопониманию двух культур – эллинизма и иудаизма. В стратегически важных районах страны Ирод соорудил или восстановил заново десятки крепостей, среди которых наибольшую известность получили Иродион, где похоронен сам царь, Александрион, Кипрос (в память матери царя – Кипры), а также знаменитая Масада в Иудейской пустыне. Ирод проявил себя любящим сыном и братом, построив роскошные гробницы и памятники своим родителям и погибшим братьям, а также назвав в их честь крепости и общественные здания.

Талмуд, а вслед за ним и ряд историков, утверждают, что Ирод был простолюдином и чужеземцем на иудейском троне. С другой стороны, книги Флавия, которые являются более ранними и более надежными источниками, используют слово «простолюдин» в отношении Ирода только в том смысле, что он не происходил из царской династии. В то же время в своей книге «Иудейская война» Флавий прямо называет семью Ирода самым знатным, богатым и могущественным аристократическим родом в Идумее (Иуд. война, I, 6, 2). Флавий признает этот факт, несмотря на то, что он сам, как дальний родственник Хасмонеев, откровенно недолюбливал Ирода и относился к нему весьма критично. Предки Ирода были наследственными правителями идумейского народа – эдомитян, самых близких родственников древних евреев. Библейская книга Второзаконие напоминает на этот счет: «Не гнушайся идумеянином, ибо он брат твой» (Второз. 23:7). Мать Ирода – Кипра происходила из знатной набатейской семьи. Но набатеи являлись потомками тех самых мидьянитян, с которыми когда-то породнился Моисей. Если этот факт не бросает тень на законодателя иудаизма, то почему он должен очернить Ирода, всего лишь одного из иудейских царей? Точно также далеки от истины утверждения секретаря и друга Ирода – Николая Дамасского, который в угоду царю называл его предков первыми иудеями, вернувшимися из Вавилонского пленения. Таким образом, Ирод не был «простолюдином» и «чужеземцем», но в то же время он не являлся и «своим», так как его семья не принадлежала ни к потомственным иудейским аристократам, ни к священникам-ааронидам (как, например, Хасмонеи).

Хотя Ирод вырос в Идумее, тогдашней иудейской «провинции», он, благодаря богатству и высокому социальному статусу своей семьи, смог получить неплохое для того времени и места образование. Дальнейшим его обучением стал заниматься Николай Дамасский, известный греческий мыслитель и писатель, являвшийся последователем Аристотеля. Он преподавал Ироду философию, историю и ораторское искусство. Близкое общение с Октавианом Августом и Марком Агриппой заставляло Ирода все время совершенствовать свои знания, чтобы быть на уровне этих высокообразованных римлян. Физически Ирод был крепким и очень сильным человеком. Флавий описывает царя следующим образом: «Телосложение его соответствовало его духу. Он с ранней молодости был превосходным охотником, и этим он в особенности был обязан своей ловкости и верховой езде… Как воин Ирод был непобедим; также и на турнирах многие страшились его, потому что они видели, как ровно он бросает свое копье и как метко попадает его стрела» (Флавий, Иуд. война, I, 21,13). Несмотря на все свои таланты и достоинства, Ирод с молодости страдал психическими проблемами – чрезмерной подозрительностью и манией преследования, которые с возрастом переросли у него в серьезную душевную болезнь. Этот недуг царя вкупе с его прирожденной жестокостью и страстностью превратил Ирода в кровожадного тирана, причем не только по отношению к своим подданным, но и к собственной семье. Сначала Ирод расправился со всеми Хасмонеями, которых он рассматривал как потенциальную угрозу своей власти. Первой жертвой стал первосвященник Аристобул III, родной брат Мариаммы – любимой жены Ирода и внучки Гиркана II. Вся вина этого необычайно красивого юноши состояла в том, что он оказался слишком популярен в народе, поэтому по приказу царя был утоплен в бассейне в Иерихоне. Затем настала очередь престарелого Гиркана II, вернувшегося на беду свою из парфянского плена. Его казнили «на всякий случай», чтобы не было хасмонейского кандидата на престол, когда покровитель Ирода, Марк Антоний, потерпел в 31 г. до н.э. поражение от Октавиана Августа, и Ироду пришлось отправиться к последнему за утверждением царского титула. Потом впала в немилость и любимица царя, красавица Мариамма Хасмонейская. Обезумевший от ревности и подозрений Ирод казнил ее по вымышленному обвинению в супружеской измене. Вслед за ней, буквально через год, лишили жизни и мать Мариаммы – Александру, дочь Гиркана II. И, наконец, беда обрушилась на головы сыновей Ирода от его жены Мариаммы. Обоих молодых людей, Александра и Аристобула, самых родовитых и любимых в народе кандидатов на престол, обвинили в заговоре против отца и без достаточных улик и серьезного расследования задушили по приказу Ирода. Но и на этом несчастья в семействе Ирода не закончились. Новая трагедия в царском дворце оказалась связана со старшим сыном Ирода и его официальным престолонаследником – Антипатром. Он был обвинен в попытке покушения на жизнь отца и приговорен к смерти. Правда приговор наследнику должен был утвердить Октавиан Август, который по-дружески предлагал Ироду пощадить сына, заменив казнь ссылкой. Однако отец настоял на смертном приговоре Антипатру. Император, потрясенный жестокосердием Ирода, с горечью сказал: «Лучше быть свиньей такого человека, чем его сыном» (Ироду, как иудею, закон запрещал есть свинину – И.Л.).

Незадолго до своей смерти, а Ирод дожил до семидесяти лет, царь много раз менял свое завещание, так как не мог решить, кого назначить своим престолонаследником. Выбор оказался нелегким, ведь Ирод имел по крайней мере 15 детей от 10 законных жен. В конце концов он выделил трех сыновей: Архелая и Антипу от жены-самаритянки Малтаки, и Филиппа от жены-иудейки по имени Клеопатра, бывшей родом из Иерусалима. Царский трон и главную часть страны – Иудею, Самарию и Идумею – он завещал Антипе. Но за несколько дней до смерти он опять переписал завещание и отдал все это Архелаю. Что касается Антипы, то он сделал его тетрархом (правителем-четвертовластником) двух областей – Галилеи и Переи (Заиорданье). Филипп был тоже назначен тетрархом и ему досталась южная Сирия (Голан, Итурея, Батанея, Трахон и Хауран).

Весть о приближении кончины ненавистного тирана вдохновила группу молодых, патриотически настроенных фарисеев сбросить золотого римского орла с фронтона Иерусалимского Храма. Однако умирающий Ирод приказал схватить смельчаков и сжечь их живыми. Зная, что иудейский народ будет радоваться его смерти, царь задумал чудовищное преступление: он велел собрать самых знатных и уважаемых людей страны на ипподроме в Иерихоне и приказал их немедленно убить, как только он скончается. Так он хотел заставить весь народ горевать во время царских похорон и оплакивать, если не самого царя, то хотя бы своих старейшин. Правда этот ужасный замысел не удался. Сестра Ирода и ее муж отказались выполнить последнюю волю царя и сообщили воинам, что Ирод якобы дал приказ всех отпустить домой (Флавий, Иуд. древн. XVII, 8, 2). Впоследствии именно эта беспрецедентная жестокость Ирода сподвигла автора евангелия от Матфея на создание истории об избиении младенцев в Вифлееме.

Иудея становится римской провинцией

Завещание Ирода подлежало утверждению римским императором, так как Иудея, в отличие от времен Хасмонеев, уже не была независимым царством. Пока Архелай, как главный наследник царя, а также родственники Ирода готовились к предстоящей поездке в Рим, на территории Иерусалимского Храма начались народные волнения. Их инициаторами стали соратники тех молодых фарисеев, которых Ирод казнил за уничтожение римского орла. Люди, настрадавшиеся от тирании царя, требовали наказать наиболее ретивых слуг Ирода и сместить назначенного им первосвященника. Архелаю не удалось договориться с лидерами недовольных и он, боясь более серьезных беспорядков, приказал разогнать всех силой. Гибель множества людей, да еще на храмовой земле, оказалась недобрым предзнаменованием для будущего правления Архелая.

В 4 г. до н.э. в Риме перед императором и сенатом разыгралась настоящая баталия, с одной стороны, между Архелаем и его сторонниками, с другой – всеми родственниками Ирода. Как выяснилось, многочисленная родня Ирода прибыла в Рим только для того, чтобы воспрепятствовать воцарению Архелая на иудейском троне. Главного наследника обвиняли в крайней жестокости к своим подданным и в убийстве невинных людей на территории Храма. Семейство Ирода, поддержанное делегатами от народа, просило ввести прямое римское правление в Иудее, полагая, что только так можно будет покончить со злоупотреблениями царской власти. Разумеется, предлагая заменить царскую власть на римскую, иудейские аристократы беспокоились не столько о благе народа, сколько пытались оградить самих себя от произвола царей, подобных Ироду. Римские чиновники казались им менее опасными, а главное, куда более подконтрольными императору, тем более такому благоразумному и рассудительному как Октавиан Август. Последний, как и его приемный отец, Юлий Цезарь, никогда не скрывал своего расположения и симпатии к евреям и иудаизму. Если бы вариант прямого римского управления не был бы принят, противники Архелая были готовы поддержать кандидатуру Антипы, как несравненно более мягкого и предсказуемого претендента на иудейский престол. Сам Антипа и все родственники Ирода дружно оспаривали законность последних изменений в завещании царя, согласно которым, главным наследником становился Архелай, а не Антипа. Они утверждали, что новое приложение к завещанию не должно иметь законной силы, так как оно было сделано всего за четыре дня до смерти царя, когда Ирод уже являлся душевнобольным и недееспособным человеком. Однако император, уважая последнюю волю царя, с которым он был столь дружен, принял решение в пользу Архелая. Правда, идя навстречу его противникам, он утвердил Архелая не царем, а всего лишь этнархом (правителем), обещая дать царский титул позднее, когда тот сумеет показать себя справедливым и достойным правителем. В остальном, Октавиан Август утвердил завещание Ирода и разделение Иудейского царства между его сыновьями Архелаем, Антипой и Филиппом.

Чтобы получить представление об экономическом значении каждой из этих частей Иудейского царства, стоит упомянуть о размерах дохода, который они давали. Так, Иудея, Самария и Идумея, доставшиеся Архелаю, приносили ежегодно 600 талантов серебра. Галилея и Перея, завещанные Антипе – 200 талантов, а южная Сирия, унаследованная Филиппом – 100 талантов. Собственно Иудея являлась тогда самой развитой в  экономическом и культурном отношении частью страны. Согласно завещанию Ирода, огромная сумма денег – 1500 талантов, а также масса золотых и серебряных изделий, предназначались лично Октавиану Августу, другу и покровителю царя. Однако император проявил великодушие и бескорыстие: он разделил все эти деньги и ценности между самими родственниками Ирода, а себе оставил лишь некоторые из личных вещей царя, как память о нем (Флавий, Иуд. древн. XVII, 11, 4).

Пока наследники и родственники Ирода спорили о завещании царя в Риме, в Иудее, оказавшейся без правителей, воцарилась полная анархия и война всех против всех. Это был выплеск накопившегося народного недовольства, которое долго сдерживалось жестокой тиранией Ирода. В стране повсеместно происходили вооруженные выступления, правда их причины были далеко неодинаковыми. В Галилее восставшие зелоты руководствовались больше классовыми и социальными мотивами. В Иудее преобладали освободительные, антиримские настроения, а в Идумее вспыхнул мятеж бывших солдат Ирода, недовольных условиями своей жизни. Жители же Переи преследовали как антиримские, так и классовые цели. Только две области Иудейского царства, Самария и южная Сирия, не приняли участия во всеобщих волнениях. Армия Ирода распалась: большинство иудейских и идумейских воинов присоединилось к восставшим, а гвардия наемников, состоявшая из германцев, галлов и фракийцев перешла к римлянам. Впрочем, и сами римляне, посланные для наведения порядка, не удержались от грабежа дворцов Ирода и сокровищ Храма. Флавий, не признававший классовых и социальных причин волнений, описывает ситуацию так: «Полная разнузданность овладела народом, так как у него не было своего царя, который мог бы доблестным правлением сдерживать народную массу, а прибывшие для успокоения возмутившихся иноземцы лишь подливали масла в огонь своим наглым отношением и своим корыстолюбием» (Иуд. древн. XVII, 10, 6).       Страна была «умиротворена» лишь после того, как наместник Рима в Сирии направил в Иудею все силы римской армии на Востоке.

Правление Архелая (4 г. до н.э. – 6 г. н.э.) оказалось недолгим. Он, как и предвидели его родственники, проявил себя таким же тираном, каким был и сам Ирод. Но, в отличие от своего отца, он не обладал его незаурядными способностями в дипломатии и общении с людьми. Если Ирод действовал «кнутом и пряником», то Архелай использовал лишь грубую силу. Последствия такой односторонней политики не замедлили сказаться. На десятом году его правления наиболее уважаемые иудеи и самаритяне, независимо друг от друга, послали свои делегации к Октавиану Августу, перед которым они обвинили Архелая в жестокости и тирании. Разгневанный император вызвал Архелая в Рим и, выслушав еще раз доводы обеих сторон, сослал бывшего правителя в галльский город Виенну, а его имущество конфисковал. В 6 г. н.э. Иудея, Самария и Идумея, находившиеся под властью Архелая, стали частью римской провинции «Сирия», и управление этими областями перешло к римскому префекту (в дальнейшем – прокуратору), который в свою очередь подчинялся наместнику императора в сирийской Антиохии. Что касается других сыновей Ирода – Антипы и Филиппа, – то они сохранили за собой свои владения.

Рим и Иудея: трудное сосуществование

Первые два десятилетия прямого римского правления оправдали ожидания иудейского народа, уставшего от тирании Ирода и его сына Архелая. Годы власти четырех префектов (позднее прокураторов) прошли довольно спокойно, и, казалось бы, римляне и иудеи нашли подходящую форму их совместного существования.  Правда перепись населения (с целью налогообложения), которую провел Квириний, римский наместник в Сирии, вызвала сопротивление зелотов в Галилее. Однако их вооруженные выступления носили ограниченный, местный характер и быстро сошли на нет под влиянием уговоров первосвященника. Серьезные недостатки новой формы правления выявились лишь с началом прокураторства Понтия Пилата (26-36 гг.). Главная проблема была связана с самими римскими чиновниками. Система назначений на эти должности, сложившаяся при новом императоре Тиберии, предусматривала покупку места прокуратора.

Кандидат на эту должность назначался из сословия всадников (второе после сенаторов) и платил в казну большие деньги за вожделенное место. Разумеется, купив эту должность, он торопился не только компенсировать потраченные деньги, но и получить как можно больший доход от нее. Таким образом, Иудея оказалась не под властью бескорыстного и рассудительного императора, каким проявил себя Октавиан Август, а под гнетом алчных вымогателей и казнокрадов. Жестокости и беззакония таких прокураторов зачастую не уступали злоупотреблениям Ирода. Некоторые из них, например Понтий Пилат, демонстративно не считались с религиозными чувствами народа, чего старались не допускать собственные цари. О взяточничестве римских наместников в Иудее недвусмысленно свидетельствует и Новый Завет, повествующий о том, как прокуратор Антоний Феликс (52-60 гг.) надеялся получить деньги за освобождение апостола Павла (Деян. 24:26). Римский историк Публий Корнелий Тацит писал о том же Феликсе, что «он отличался особой жестокостью и сластолюбием» (Тацит, История, V, 9). Однако из всех римских прокураторов больше всего беззаконий совершили Альбин (62-64 гг.) и особенно Гессий Флор (64-66 гг). Вот что пишет о них Флавий, являвшийся как их современником, так и свидетелем их преступлений: «Не было того злодейства, которого бы не совершил Альбин. Мало того, что он похищал общественные кассы, массу частных лиц лишил состояния и весь народ отягащал непосильными налогами, но он за выкуп возвращал свободу преступникам… Только тот, который не мог платить, оставался в тюрьме… Но Альбин являлся еще образцом добродетели в сравнении с его преемником Гессием Флором. В то время как первый совершал свои злодейства большей частью в тайне и с предосторожностями, Гессий хвастливо выставлял свои преступления всему народу напоказ. Он позволял себе всякого рода разбои и насилия и вел себя так, как будто его прислали в качестве палача для казни осужденных. В своей жестокости он был беспощаден, в своей наглости – без стыда. Никогда еще до него никто не умел так ловко опутать правду ложью или придумывать такие извилистые пути для достижения своих коварных целей, как он. Обогащаться за счет отдельных лиц ему казалось чересчур ничтожным; целые города он разграбил, целые общины он разорил до основания, и немного недоставало для того, чтобы он провозгласил по всей стране: каждый может грабить, где ему угодно, с тем только условием, чтобы вместе с ним делить добычу. Целые округа обезлюдели вследствие его алчности; многие покидали свои родовые жилища и бежали в чужие провинции» (Иуд. война, II, 14, 1-2). Жалобы на Флора римскому наместнику в Сирии Цестию Галлу сильно встревожили прокуратора и он, спасая себя от неминуемого возмездия, сделал все, чтобы спровоцировать иудейский народ на восстание против Рима. «В войне с иудеями, – писал Флавий, – он видел единственное средство для сокрытия своих беззаконий. Ибо пока существовал мир, он должен был быть всегда готовым к тому, что иудеи пожалуются на него императору. Но если ему удастся вызвать открытое восстание, тогда он мог надеяться большим злом отвлечь их от разоблачения меньшего» (Иуд. война, II, 14, 3). Как непосредственный свидетель и участник тех событий, Флавий считал, что «Флор был тем, кто принудил нас начать войну с римлянами» (Иуд. древн. XX, 11, 1). Примечательно, что даже антиеврейски настроенный римский историк Тацит вынужден был признать, что «иудеи терпеливо сносили все, но когда прокуратором стал Гессий Флор, их терпение окончательно истощилось и они подняли восстание» (Тацит, История, V, 10, 1).

Поведение таких прокураторов, как Пилат, Куман (48-52 гг.), Альбин и Флор явно противоречило политике Римской империи на Востоке, тем более, что правившая тогда династия Юлиев-Клавдиев в целом была настроена доброжелательно к иудеям. Не случайно, что за извращение этой политики и за злоупотребления Пилат и Куман были разжалованы и отправлены в изгнание. Римский трибун Целер, натравливавший своих солдат на мирных паломников, понес еще более серьезное наказание: император Клавдий «приказал доставить его закованным в кандалах обратно в Иерусалим и предоставил иудеям пытать его, волочить по городу и затем отрубить ему голову» (Флавий, Иуд. война, II, 12, 7). Флор был бы наказан не менее сурово, если бы в 66 г. не вспыхнуло Великое восстание евреев против Рима, которое предало забвению все его преступления.

Еще одной проблемой являлся состав римских гарнизонов в Иудее. Как правило, легионеры в эти гарнизоны набирались не из далекой Италии, а из местных эллинизированных сирийцев, не имевших римского гражданства. Будучи в массе своей арамейцами по-происхождению, то есть западными семитами, они говорили фактически на одном и том же языке с иудеями и внешне не отличались от них. Однако, несмотря на этническую и языковую близость, два народа разделяла давняя вражда. И причина ее коренилась не в религии, хотя сирийцы были язычниками, а иудеи – монотеистами, а в истории. Взаимное недоверие было связано с многовековым конфликтом между Израилем и Дамасским арамейским царством. Те же самые сирийцы составляли основную часть и селевкидских армий, нападавших на Иудею в годы маккавейских войн. Флавий подчеркивал, что еще Александр Яннай, иудейский царь, создавший самую большую армию из чужеземных наемников, «никогда не принимал на службу сирийцев, вследствие их врожденной национальной вражды к евреям» (Иуд. война, I, 4,3). Даже Ирод Великий, известный тем, что опирался преимущественно на иноземцев, опять-таки никогда не брал сирийцев. Но именно эти сирийцы составляли подавляющее большинство солдат в римских гарнизонах Иудеи. Пользуясь положением римских легионеров, сирийцы зачастую умышленно провоцировали иудейский народ на конфликты, особенно в праздничные дни, когда в Иерусалим приходили паломники со всех концов страны. Ситуация осложнялась еще тем, что значительная часть жителей так называемых эллинистических городов в Иудее, например Кесарии, состояла из тех же сирийцев. Когда в Кесарии происходили столкновения между иудейским и эллинистическим населением, то, как свидетельствует Флавий, хотя «богатством и мужественной силой иудеи превосходили своих врагов, за эллинами (сирийскими арамейцами – И.Л.) был тот перевес, что на их стороне были солдаты, так как большая часть квартировавшего в городе римского гарнизона состояла из сирийцев, которые всегда были готовы помочь своим соплеменникам» (Иуд. война, II,13,7). Со своей стороны, римские прокураторы Понтий Пилат и Гессий Флор нередко пользовались как внешним сходством, так и враждой сирийцев к евреям. Переодевая солдат и маскируя их под «иудейскую толпу», они расправлялись таким образом с популярными в народе вождями и духовными лидерами, которые внушали им опасения.

Прямое римское правление в Иудее осложнялось не только беззакониями прокураторов и вызывающим поведением эллинизированных сирийцев. Немалую лепту в усиление напряженности в стране внес и римский император Гай Калигула, правивший в 37-41 гг. Унаследовав власть от Тиберия при неясных обстоятельствах (некоторые историки обвиняют его в убийстве больного императора), он через некоторое время обнаружил признаки серьезного душевного расстройства.

Первыми, кто пострадал от его сумасбродных выходок, были римские сенаторы, которых он безжалостно казнил по любому поводу, конфискуя их имущество. Затем Калигула объявил себя верховным богом и распорядился установить свои статуи во всех храмах империи, обязав население молиться своим изображениям. Этот указ императора не вызвал сколь-нибудь серьезного возражения у языческого населения империи, привыкшего поклоняться множеству богов и идолов. Однако он оказался абсолютно невыполним для иудеев, единственных в Римской империи монотеистов. Разъяренный сопротивлением евреев Калигула приказал римскому наместнику в Сирии Петронию использовать всю силу римской армии, чтобы водрузить статую императора в Иерусалимском Храме. Интересно, что даже Тацит, питавший неприязнь к иудеям и иудаизму, возлагает вину за конфликт на самого императора: «При Тиберии в Иудее царило спокойствие, когда же Гай (Калигула) приказал поставить в храме свое изображение, народ взялся за оружие (Тацит, История, V, 9). Объясняя причину этого неповиновения таким же язычникам, как и он сам, Тацит указывает, что если «в Египте божеские почести воздаются различным животным и статуям, нарочно для того созданным, то иудеи верят в единое божественное начало, постигаемое только разумом; высшее, вечное, непреходящее, оно не поддается изображению, так что они считают безумцами всех, кто делает себе богов из тлена, по человеческому образу и подобию. Поэтому ни в городах у них, ни тем более в храмах нет никаких кумиров, и они не ставят статуй ни в угоду царям, ни во славу Цезарей» (Тацит, История, V, 5). Петроний столкнулся с непоколебимой решимостью иудеев, готовых скорее умереть, чем позволить идолопоклонство в своем Храме. Убедившись  в том, что ему удастся установить статую Калигулы лишь ценой страшной резни невинных людей, он отказался выполнить приказ императора. Тогда взбешенный Калигула отправил ему новое повеление – покончить с собой. Но прежде, чем гонец прибыл с ним из далекого Рима, Петроний получил известие о том, что римская знать и преторианская гвардия, уставшие от безумств Калигулы, убили его и провозгласили новым императором его дядю – Клавдия.

Восстановление Иудейского царства. Агриппа I (37-44 гг.)

Приход к власти императора Клавдия (41-54 гг.) существенно изменил положение Иудеи: из римской провинции она превратилась в большое и полунезависимое царство. Причина столь внезапной перемены была связана отнюдь не с поворотом в римской политике, а с личностью Агриппы, внука Ирода Великого от казненного им сына Аристобула (матерью которого была Мариамма Хасмонейская).

Несмотря на то, что Агриппа являлся потомком сразу двух царских династий, Хасмонеев и Иродиан, его судьба складывалась непросто. С детства он жил и воспитывался в Риме при императорском дворе. Будучи человеком щедрым, и к тому же привыкшим жить «на широкую ногу», он быстро растратил завещанные ему средства на увеселение римской знати и приближенных императора. Сделав огромные долги и не зная, как выпутаться из них, он вернулся на родину, в Иудею, где некоторое время жил на положении бедного родственника у Ирода Антипы, тетрарха Галилеи и Переи. Однако там ему вскоре вежливо указали на дверь. Помыкавшись по разным друзьям и родственникам, он решил попытать счастья при дворе императора Тиберия, жившего тогда на острове Капри. Агриппа пришелся по душе Тиберию и тот даже доверил ему воспитание своего внука. Однако кредиторы преследовали Агриппу и на Капри, и он, покрыв старые долги за счет еще больших новых, возвратился к своим именитым друзьям в Рим. Здесь он очень сблизился с Гаем Калигулой, внучатым племянником императора Тиберия. Как-то разоткровенничавшись с Гаем, Агриппа позволил себе помечтать о том, что было бы хорошо, если бы Тиберий умер, а Гай стал его наследником. На беду Агриппы его разговор с Гаем слышал слуга, который донес обо всем самому Тиберию. Рассерженный император приказал заковать Агриппу в кандалы и отправить в тюрьму, где тот должен был сидеть до конца жизни без всякой надежды на освобождение. Однако через полгода Тиберий внезапно умирает от, казалось бы, несерьезной болезни и, на удивление императорскому двору, его наследником становится не внук от умершего сына, а внучатый племянник – Гай Калигула. Первым же указом новый император освобождает Агриппу из заключения и дарит ему большую золотую цепь, равную по весу той железной, которую его другу приходилось таскать за собой в тюрьме. Следующим распоряжением Калигула дарует Агриппе титул иудейского царя и отдает ему южную Сирию – тетрархию четвертовластника Филиппа, который незадолго до того умер. Мало того, император присоединяет к его владениям часть Финикии и Авилу – область к северо-западу от Дамаска (ее не следует путать с городом Авила в Декаполисе).

Триумфальный приезд Агриппы I в свои новые владения лишил душевного покоя Антипу и особенно его жену Иродиаду, ту самую, которую евангелие от Марка обвиняет в смерти Иоанна Крестителя (Марк 6:17-28). Ошеломляющий успех брата вызвал жгучую зависть у Иродиады, и она стала уговаривать мужа отправиться в Рим, чтобы добиться там подобных же почестей. «Стыдись быть ниже тех, кто вчера еще и позавчера жили благодаря твоему состраданию» (Флавий, Иуд. древн. XVIII, 7, 1). Однако Антипа, не ожидая ничего хорошего от встречи с неуравновешенным императором, не хотел ехать в Рим и добиваться царского престола. В то же время «он не умел ей (Иродиаде) ни в чем отказать и подчинялся ее решениям» (Иуд. древн. XVIII, 7, 2). Недобрые предчувствия не обманули Ирода Антипу. Калигула обвинил его в мифическом заговоре вместе с парфянами против Рима, сместил с поста тетрарха и отправил в ссылку в Галлию, где тот очень быстро умер. Узнав, что Иродиада – сестра Агриппы, император освободил ее от печальной участи мужа, но она все же решила последовать за ним, не считая себя вправе бросить его при перемене судьбы. Калигула передал Агриппе не только тетрархию Антипы – Галилею и Перею, но и все имущество незадачливого четвертовластника и его завистливой жены.

Однако на этом территориальные приобретения Агриппы не закончились. По воле судьбы он находился в Риме, когда император Гай Калигула стал жертвой заговора сенаторов и преторианцев. Римский сенат, поддержанный некоторой частью войск, собирался вернуться к прежней, республиканской форме правления. Но преторианская гвардия, как собственно и большинство армии, нуждались не в республике, а в новом императоре, которого они сразу нашли в лице родного дяди Гая – Клавдии. Конфликт между сенатом и Клавдием грозил вылиться в очередную гражданскую войну. В этой крайне напряженной ситуации Агриппа, бывший «своим» как для сенаторов, так и для Клавдия, сыграл важную посредническую роль. Он сумел договориться с сенатом о провозглашении Клавдия новым императором, а с Клавдием – об уступках сенаторам. Благодарный Клавдий заключил на Форуме в Риме клятвенный союз с Агриппой (Флавий, Иуд. древн. XIX, 5, 1). Новый император отменил прямое римское правление в Иудее и присоединил к владениям Агриппы сразу три области – Иудею, Самарию и Идумею. Кроме того, он подтвердил царский титул Агриппы и его власть над Галилеей, Переей, Южной Сирией и Авилой. Таким образом, к 41г. Агриппа I восстановил фактически полунезависимое Иудейское царство, которое по своим размерам намного превышало не только государство Александра Янная, но и Ирода Великого. Рядом с обширными владениями Агриппы I соседствовало Халкидское царство (Западная Сирия и часть Ливана), которое император Клавдий по просьбе Агриппы даровал его брату Ироду (названному в честь Ирода Великого).

Агриппа удачно соединял в себе незаурядные способности своего деда Ирода и хасмонейский патриотизм, унаследованный от бабушки Мариаммы. Получив прекрасное эллинистическое образование при римском императорском дворе, а дома – еврейское религиозное, Агриппа мог быть утонченным римлянином среди латинян, стопроцентным эллином среди греков и сведущим в Писании иудеем среди соплеменников-евреев. В отличие от своего деда, Ирода Великого, Агриппа предпочитал не уничтожать своих противников, а договариваться с ними. Современники отзывались о нем как о мягком, добром, щедром и великодушном человеке. Вот как Флавий характеризует Агриппу I: «Этот царь был по природе своей весьма щедр на подарки и любил одаривать подчиненных. Расходуя на это часто значительные суммы, он снискал себе славу, находя удовольствие в своей щедрости и в том, что жизнь его от этого лишь выигрывала. Этим он совершенно не походил на своего предшественника Ирода [Великого]. Последний отличался страстной мстительностью и неудержимой ненавистью ко всем противникам своим и в то же время открыто признавался, что симпатии его скорее на стороне греков, чем иудеев… Агриппа, напротив, был мягкого характера и одинаково щедр ко всем. С иноземцами он был предупредителен и любил одаривать их, но не менее щедрым он являл себя также к своим единоплеменникам и даже старался особенно выказывать им сочувствие и благоволение. Поэтому он любил подолгу жить в Иерусалиме; он всегда в точности исполнял предписания законов. Во всем он старался точно соблюдать требования ритуала, и не проходило дня, чтобы он не совершил установленного законом жертвоприношения» (Иуд. древн. XIX, 7, 3). Правда Агриппа I был далеко не ко всем добр и великодушен. Прекрасно владея искусством дворцовой интриги, он нередко жестоко мстил тем, кто его незаслуженно обидел или унизил. В частности, Агриппа не скрывал, что приложил свою руку к падению тетрарха Ирода Антипы. С другой стороны, Агриппа I был готов пожертвовать своим благополучием ради блага иудейского народа. Он не только поддержал просьбу своего народа не устанавливать статую Калигулы в Иерусалимском Храме, но и, рискуя своим положением, смог убедить императора отложить эту опасную затею.

Доверительные отношения с императором Клавдием и дружественные связи с римскими сенаторами поставили иудейского царя в привилегированное положение среди всех союзников и вассалов Рима на Востоке, поэтому многие из них предпочитали обращаться за помощью не к римским наместникам, а к Агриппе. Это вызвало откровенное недовольство римского наместника в Сирии Марса. Видя в Агриппе своего потенциального соперника, этот высокопоставленный чиновник всячески пытался ограничить самостоятельность иудейского царя и дискредитировать его в глазах императора. В частности, Марсу с помощью доноса императору удалось помешать Агриппе укрепить стены вокруг Иерусалима. Клавдий усмотрел в этом ненужное и опасное «новшество» и велел прекратить строительство новых стен.

Правление Агриппы I оборвалось совершенно неожиданно. В 44 г. царь прибыл в Кесарию, чтобы присутствовать на играх, которые он сам организовал в честь императора Клавдия. Здесь, на торжественном обеде, он внезапно почувствовал сильные желудочные боли и через пять дней скончался в страшных мучениях. Некоторые историки предполагают, что Агриппа I, не страдавший до этих событий ничем серьезным, был, вероятно, отравлен людьми, подосланными римским наместником Марсом. Возможно, то же самое подозревал и император Клавдий, который сразу отозвал Марса из Сирии, однако расследование в Риме ни к чему не привело. Первоначально Клавдий намеревался передать Иудейское царство сыну Агриппы I, носившего то же имя.

Но приближенные императора удержали его от этого, указав, что юному Агриппе II еще не исполнилось и 17 лет, «и что было бы рискованно поручать юноше, едва вышедшему из детского возраста, управление таким обширным царством, с которым ему невозможно будет справиться и которое для взрослого человека представляло бы значительные затруднения» (Флавий, Иуд. древн. XIX, 9, 2). Так было принято решение о возобновлении прямого римского правления в Иудее, и страна снова стала провинцией Рима.

Еврейский народ в начале нашей эры  

В первом веке нашей эры (до Великого восстания против Рима в 66-73 гг.) иудейский народ насчитывал не менее 8 млн человек. Каждый девятый житель огромной Римской империи был иудеем. Чтобы понять, сколь многочисленным для того времени являлся еврейский народ, стоит для сравнения привести еще одну цифру: все население Российской империи в начале царствования Петра I (1701 г.) не превышало 11 млн человек. (Водарский Я.Е. «Население России в конце XVII – начале XVIII века», М., «Наука», 1977).  Не подлежит сомнению, что удельный вес иудейского народа в древнем мире был несравненно большим, чем в современном.

Многочисленность еврейского народа объяснялась не столько высоким естественным приростом, сколько слиянием всех близкородственных народов древнего Ханаана в единый большой этнос – иудеев. Не стоит забывать, что библейская «семья» патриарха Авраама, пришедшая с верховьев реки Евфрат, в действительности представляла собой целую группу близкородственных полукочевых западносемитских племен, которые со временем разделились на отдельные народы: евреев, эдомитян, моавитян, аммонитян, ишмаэльтян и мидьянитян. Историки давно обратили внимание на полное исчезновение к началу нашей эры всяких упоминаний о прежних соседях иудеев. И не случайно, все эти западносемитские народы, которые пришли в Ханаан в составе большой племенной группы патриарха Авраама, еще в конце прошлой эры приняли иудаизм и стали снова единым целым с евреями. У нас есть исторические свидетельства, что эдомитяне, которых позднее стали называть «идумеями», перешли в иудаизм в годы власти Иоханана Гиркана, а потомки ишмаильтян, итуреи, – в период правления его сына Аристобула I. Что касается аммонитян, и в особенности моавитян, то процесс их постепенной иудаизации начался еще в конце VI в. до н.э., когда правящая элита этих народов возвратилась вместе с иудеями из вавилонского пленения. Как известно, в вавилонский плен была уведена не только верхушка иудейского народа, но и наиболее образованная и зажиточная часть соседей Иудеи. Там, на берегах Евфрата, произошло культурное и религиозное сближение между изгнанниками, и уже тогда часть моавитян и аммонитян приняла для себя единого Бога Израиля. Об этом косвенно свидетельствуют и библейские книги Эзры и Нехемии. Не случайно, именно к этому времени относится и написание книги Руфь («Мегиллат Рут»), которая фактически оправдывает слияние моавитян с евреями. Нам известно также, что по крайней мере одна группа мидьянских племен, кении, слилась с древними евреями еще в период Судей (XI в. до н.э.). Однако большинство мидьянитян не растворилось среди других народов, а создало собственное Набатейское царство на исконных территориях Моава и Эдома, вытеснив их жителей в Иудею и тем самым ускорив их смешение с евреями. Именно этих набатейцев римляне и сирийцы называли «аравитянами» и «арабами». У нас есть основания полагать, что такой народ пустыни, как амалекитяне, кочевавший в Синае, Негеве и Мидьяне, и известный своей враждой к Израилю, также вошел в состав мидьянитян и стал затем частью набатейцев – арабов. Таким образом, из большой племенной группы патриарха Авраама сложилось в конечном счете только два народа: евреи и арабы.

Однако евреи вобрали в себя не только близкородственные народы, которые пришли вместе с ними в Ханаан, но и практически все древнейшее доизраильское население этой страны. Самая ранняя из библейских книг, Бытие, дает наиболее полный перечень народов Ханаана, живших там до прихода древних евреев, то есть за две тысячи лет до нашей эры: «кении, и кеназиты, и кадмонеи, и хетты, и перизеи, и рефаим, и эмореи, и ханаанеи, и гиргаши, и йевусеи» (Быт. 15:19-21). Более поздние библейские книги добавляют к ним хивеев и маахатеев (Второз. 7:1). Почти все эти народы принадлежали к западным семитам и, как по языку, так и этническому происхождению, были родственны древним евреям. Библейские хетты (их не надо путать с индоевропейскими хеттами из Анатолии) жили в районе Хеврона, йевусеи населяли доизраильский Иерусалим (Йевус), хивеи занимали центр страны – Шхем (Сихем), а также более южные города – Гивон (Гибеон), Кефиру, Беэрот и Кирьят-Йеарим. Перизеи обосновались как в центральной части Ханаана, так и на его юго-западе – холмистой возвышенности под названием Шфела. Что касается кеназитов и кениев, то их никак нельзя причислить к доизраильскому населению Ханаана: кеназиты были эдомитянским, а кении – мидьянитянским племенами, которые пришли в эту страну вместе с евреями. Правда они первыми из других народов присоединились к евреям, когда те готовились к завоеванию страны. То же самое относится и к маахатеям и гиргашам, эти западносемитские народы принадлежали к арамейцам и пришли на северо-восток Ханаана – Голанское плато – одновременно с возвращением евреев из Египта. За два-три десятилетия до исхода племен Моисея из дельты Нила на юго-западе Ханаана (Газа, Ашкелон, Ашдод, Экрон и Гат) появился народ индоевропейского, точнее, ахейского происхождения – филистимляне, которые, завоевав местное семитское население, быстро растворились в нем. 1300 лет спустя римляне, желая наказать непокорную Иудею, заставили всех называть эту страну «Палестиной», по имени филистимлян, которых тогда уже давно не существовало.

Но самым известным народом Ханаана были собственно ханаанеи, давшие название этой страны. В экономическом и культурном отношении они являлись наиболее развитым этносом и занимали лучшие для земледелия земли – Изреэльскую и Иорданскую долины, а также все средиземноморское побережье. Вторым по значению народом были библейские «эмореи», то есть известные в истории амореи, которые пришли в страну после ханаанеев и обосновались во внутренних и горных районах Ханаана. Амореи делились на оседлых и полукочевых. Оседлые амореи преобладали в западной Палестине и к ним, вероятно, относились такие народы, как йевусеи, перизеи и хивеи. Что касается полукочевых амореев, то они господствовали в северном и центральном Заиорданье и населяли царства упомянутых в Библии Сихона и Ога.

Из множества народов доизраильского Ханаана только один из них – рефаим (самоназвание «рафа»?) был несемитского происхождения. Рефаим жили во всех уголках страны, от Газы до Башана в Заиорданье, и отличались необычайно высоким ростом. Впрочем, пока евреи пребывали в течение нескольких столетий в дельте Нила (XVII – XIII вв. до н.э.), в Ханаане появились две новые группы несемитского населения. Во-первых, «марьяну» – индоарии, господствовавшие тогда в государстве Митанни и захватившие соседнюю Сирию, во-вторых, хурриты, народ как несемитского, так и неиндоевропейского происхождения, преобладавший изначально в восточной Анатолии и южном Закавказье. Обе эти группы оказались немногочисленны и быстро растворились в западносемитском населении страны, однако их имена, арийские и хурритские, принадлежали правителям ряда ханаанских городов-государств и остались запечатленными в письмах знаменитого Амарнского архива XIV в. до н.э.

Древние евреи не изгнали, как это принято считать, а объединили вокруг себя все народы и племена доизраильского Ханаана, дали им свое имя, историю, а главное – религию, и в дальнейшем полностью растворились среди них. Так возник большой и многочисленный народ – иудеи, который представлял собой не только потомков древних евреев, но и сплав всех коренных этносов Палестины, живших в этой стране с доисторических времен.

Увеличению численности еврейского народа способствовало и слияние большинства потомков северных израильских племен с иудеями – наследниками южных древнееврейских колен. Миф об исчезновении десяти северных племен имел мало общего с действительностью. На самом деле в ассирийский плен (722 г. до н.э.) была уведена только небольшая часть израильтян, а большинство из них либо остались на своих местах, либо ушли в соседнюю Иудею. В состав иудейского народа не вошли лишь самаритяне, наследники «дома Иосифа» – лидера северных израильских племен. Неоднократные попытки самаритян присоединиться к иудеям были отвергнуты последними из-за смешения еврейских жителей Самарии (потомков израильских племен Эфраим и Менаше) с выходцами из Месопотамии и Сирии. Вражда между иудеями и самаритянами носила далеко не случайный характер, она отражала историческое соперничество между северными и южными древнееврейскими племенами за лидерство и право объединения Ханаана под своей властью. Гегемония над Палестиной переходила несколько раз от северных древнееврейских племен к южным, пока не осталась окончательно в руках последних. Со временем самаритяне образовали особую еврейскую этническую группу, исповедующую собственную разновидность иудаизма. Несмотря на языковую, этническую и религиозную близость, исторические пути иудеев и самаритян разошлись основательно: иудеи, восстав против Рима, были вынуждены покинуть родину и переселиться в диаспору; самаритяне же никогда не оставляли пределов Палестины, и их немногочисленные потомки сумели сохранить свою идентичность вплоть до нашего времени.

Большая диаспора была характерна для  евреев уже в эллинистический период – к началу нашей эры приблизительно 3 млн иудеев жили за пределами Палестины. Имея это ввиду, Филон Александрийский писал так: «Племя иудейское столь многочисленно, что одна земля не может вместить его. Потому обретаются евреи во многих благоденствующих землях – европейских и азийских, островных и материковых, почитая своей изначальной родиной Святой Город, где водружен верховный храм Всевышнего; однако отечеством своим они почитают либо те земли, в которых родились и выросли, унаследовав их от отцов, дедов, прадедов и более далеких предков, либо те края, куда отселились в пору их освоения и были радушно приняты основателями» (Филон, Против Флакка, VII, 2-3). Слова Филона Александрийского подтверждает и автор Сивиллиных Оракулов (140 г.), согласно которому «вся земля и море полны евреями» (Or. Sib., III, 271). Впрочем, наличие большой диаспоры было присуще не только евреям, но и их родственникам – финикийцам, а также грекам.

Еврейское рассеяние делилось на две части: диаспору в эллинистическом, греко-римском мире, разговорным языком которой был греческий (койне), и вавилонскую, или парфянскую диаспору, пользовавшуюся арамейским языком.  Самая большая еврейская община за пределами Иудеи находилась в эллинистическом Египте. Филон Александрийский утверждал, что «не менее миллиона евреев живет в Александрии и по всей стране от ливийской пустыни до рубежей Эфиопии» (Против Флакка, VI, 12). Абсолютное большинство египетских евреев жило в самой Александрии, крупнейшем центре эллинистического мира, где они составляли почти половину всех жителей города. Филон Александрийский писал: «Александрия поделена на пять кварталов, названных по первым буквам алфавита; два из них зовутся «еврейские», ибо в них обитает большинство евреев, которых, впрочем, немало рассеяно и в прочих кварталах» (Против Флакка, VIII, 7). На втором месте по количеству еврейского населения находились Сирия и Малая Азия. Мы не имеем сколь-нибудь точных данных по этим областям, но тот же Филон Александрийский указывал, что в каждом городе Сирии и Малой Азии жило «весьма много» евреев (О посольстве к Гаю, 33,3). Третье место по своей значимости занимали иудейские общины в континентальной Греции и Италии. В самой столице империи, Риме, уже к началу нашей эры проживало немало евреев. Согласно Филону Александрийскому, «большую часть Рима за Тибром населяют евреи. Это были римские граждане, по большей части вольноотпущенники; в Италию они попали как пленники, хозяева дали им вольную, и [никто] не вынуждал их нарушить хоть один обычай предков» (О посольстве к Гаю, 23, 7-8). В этом смысле примечательно послание иудейского царя Агриппы I, направленное им императору Гаю Калигуле. «… Еврейские поселенцы, – писал Агриппа, – обосновались как в сопредельных странах – в Египте, в Финикии и в Сирии …, так и в далеких – в Памфилии, Киликии и в Азии вплоть до Вифинии и самых отдаленных заливов Понта, и точно также в Европе – в Фессалии, Беотии, в Македонии, в Этолии, в Аттике, в Аргосе, в Коринфе, в большинстве лучших земель Пелопоннеса. Но не только материки – и самые славные острова (Эвбея, Кипр, Крит) полны еврейских поселений. Не говорю о землях за Евфратом, ибо за малым исключением везде – и в Вавилоне, и в прочих областях, где почва плодородна, живут евреи» (Филон Александрийский, О посольстве к Гаю, 36, 10-12). Многочисленность и сила еврейского народа были теми факторами, которые остановили римского наместника в Сирии Петрония, пытавшегося установить статую Гая Калигулы в Иерусалимском Храме. «Петроний стал думать об этом народе: он очень многочислен, но, не получив в удел своей земли, в пределах которой он был бы заключен, подобно любому другому народу, он вынужден хранить свое единство по всему, можно сказать, свету, ибо этот народ рассыпан по всем материкам и островам, так что, кажется, не слишком уступает числом исконным жителям. Так разве не в высшей степени опрометчиво было бы обернуть против себя такие полчища врагов?.. Однако и жители одной Иудеи бесчисленны, телом крепки, а душой отважны, готовы отдать жизнь за древние свои законы… Пугала Петрония и мысль о войске, стоявшем за Евфратом, ибо он знал – не только из донесений, но и по опыту, что в Вавилоне и многих других областях множество евреев…» (О посольстве к Гаю, 31,12-14).

В то же время евреи диаспоры, особенно в греко-римском мире, сталкивались с серьезной проблемой, связанной с уникальным характером иудейского монотеизма. Если местное население было готово принять единого Господа евреев в пантеон своих богов, то иудеи не могли поклоняться никаким божествам язычников. Более того, в своем монотеизме и отказе от идолопоклонства иудеи видели духовное и интеллектуальное превосходство над языческими народами. И хотя евреи, чтобы не задевать чувства местных жителей, старались не афишировать свое отвращение к идолам, греки и римляне не прощали иудеям их неприятия эллинистических богов и традиций. Например, греки Ионии ставили вопрос следующим образом: «Если евреи на деле принадлежат к нашему сообществу, то пусть они тогда чтят тех же богов, которых почитаем и мы» (Чериковер, с.556). Александрийский историк Апион, известный своими клеветническими сочинениями о евреях, также упрекал иудеев в том, что они не поклоняются местным богам: «Если они (евреи) граждане Александрии, то почему же они не почитают тех же богов, что и александрийцы?» (Флавий, Против Апиона, II, 6(65).

Полное непонимание еврейского монотеизма, религии, отрицавшей существование языческих божеств и идолов, приводило к тому, что в греко-римском мире многие смотрели на евреев как на особый, отделившийся от всех народ, не желавший принимать никаких чужих обычаев и традиций. В этом отношении очень характерно высказывание греческого писателя II-III вв. н.э. Филострата: «Иудеи издревле отложились не только от римлян, но и от всего человечества, жизнь они себе избрали особую и с прочими людьми не делят ни застолий, ни возлияний, ни молитв, ни жертвоприношений, так что отстоят от нас дальше, чем Сусы и Бактры и даже дальше, чем Индия – нет смысла громить их, мешая отложиться тем, кого и присоединять-то не стоило» (Филострат, Жизнь Аполлония Тианского, 403, V, 33).

Однако непризнание языческих богов и связанных с ними эллинистических обычаев и традиций было не единственной «виной» евреев перед греко-римским миром. Еще одной проблемой стало преуспевание евреев буквально во всем: в земледелии, ремесле, торговле, финансах, науке и медицине. Исключение составила лишь область искусства, да и то потому, что иудаизм запрещал любые изображения живых существ (из опасения, что они могут быть превращены в языческие кумиры). Евреи оказались не просто чужаками, которые считали свой монотеизм выше эллинистического язычества, они были слишком успешными чужаками, чтобы их можно было терпеть. Неприязнь к иудеям вылилась в первый погром в Александрии в 38 г., когда местные евреи отказались поклоняться статуе Гая Калигулы.

Греко-римский мир видел в иудаизме чуждую ему религиозно-философскую систему и испытывал перед ней некоторую «неполноценность». Эллинистическим авторам было неприятно сознавать, что существует другая культура, куда более древняя и универсальная, нежели эллинизм, основанный на язычестве. Не будучи в состоянии идейно победить иудаизм, многие греко-римские писатели прибегали к иному способу борьбы с ним – к искажению постулатов еврейской религии и откровенной клевете на нее.

Неприятие эллинистического язычества, обособленность и материальное преуспевание евреев навлекли на них враждебность греко-римского общества и породили такое явление как античный антисемитизм. Он возник одновременно с еврейской диаспорой и задолго до появления обвинений в распятии Христа.

На пороге катастрофы

После смерти иудейского царя Агриппы I и восстановления прямого римского правления в 44 г. страна стала быстро скатываться к состоянию, близкому к гражданской войне. Главной причиной нараставшего кризиса стало повсеместное разорение крестьян и ремесленников из-за резкого увеличения налогообложения. В годы власти императоров Клавдия (41-54 гг.) и Нерона (54-68 гг.) сроки правления прокураторов в Иудее были существенно сокращены, поэтому каждый новый римский чиновник, назначенный на этот пост, старался обогатиться как можно быстрее и любыми средствами. Безмерная алчность и взяточничество прокураторов создали атмосферу беззакония и произвола, в которой было невозможно выжить мелкому собственнику. Десятки тысяч людей, разоренных бесчисленными поборами, уходили вместе с семьями в горные и пустынные области страны, где присоединялись к отрядам зелотов, боровшихся против римлян и их местных приспешников. Ситуация еще больше ухудшилась, когда завершилось строительство Иерусалимского Храма, начатое при Ироде Великом, и более восемнадцати тысяч рабочих остались без куска хлеба. Денег на общественные работы в прежних масштабах не было, и многие бывшие строители нашли себе пристанище у тех же зелотов. Обнищание значительной части населения, с одной стороны, и обогащение местной аристократии, с другой, привело к росту социальной напряженности и к нападениям неимущих на нуворишей. Эта внутренняя междоусобица, в отличие от времен Александра Янная, была вызвана не религиозными, а классовыми противоречиями. Среди зелотов выделились так называемые сикарии, которые сражались не только с римлянами, но и с богатейшей частью собственного народа. Власть римской администрации настолько ослабла, что иудейские аристократы стали создавать собственные армии как для защиты своей собственности, так и для расправы со своими противниками.

Кризис власти и закона в стране не обошел и храмовых священников. Как никогда обострилась борьба за пост первосвященника, и претенденты на него не брезговали никакими средствами: они нанимали вооруженные отряды, которые запугивали, а то и просто убивали соперников. Храмовая аристократия дошла до того, что не стеснялась отбирать пропитание (так называемую «десятину») у рядовых священнослужителей, обрекая последних на голод. Со своей стороны, их помощники, левиты, стали требовать тех привилегий, которых им не полагалось по законам Моисея. Хуже того, первосвященники перестали считаться с мнением верховного религиозного суда – Синедриона. Так, первосвященник Ханан (Анан), руководствуясь только личными соображениями, приговорил Иакова, брата Христа, к казни через побитие камнями, и это несмотря на категорическое несогласие всех членов Синедриона с данным решением. Ханан демонстративно игнорировал и мнения лучших законоведов Иерусалима, возмущенных расправой с Иаковом. Однако произвол Ханана не вызывал возражений у римского наместника Альбина, который постоянно получал богатые подарки от первосвященника.

Лихоимство прокураторов, самоуправство аристократов и беззаконие первосвященников, породившие антиримское движение и классовую войну, были только частью того кризиса, который поразил Иудею в конце 40-х – середине 60-х гг. Убийство в Самарии мирных паломников, направлявшихся из Галилеи в Иерусалим, вызвало ожесточенные столкновения между иудеями и самаритянами – двумя ветвями одного и того же народа. Главам самаритянской общины удалось подкупить Кумана, тогдашнего прокуратора Иудеи, и он приказал римскому гарнизону поддержать самаритян, что еще больше подлило масла в огонь конфликта. Только решение императора Клавдия в пользу иудеев и ссылка Кумана принесли успокоение, хотя и ненадолго.

Еще одной хронической проблемой 40-х – 60-х гг. были постоянные стычки между евреями и сирийцами в эллинистических городах Иудеи. Пришлое языческое население не хотело считаться с особенностями еврейского монотеизма и, пользуясь поддержкой римского гарнизона (он набирался, в основном, из тех же сирийцев Кесарии и Себастии), вело себя вызывающе в отношении хозяев страны – иудеев. Чаще всего конфликты между иудеями и эллинизированными сирийцами происходили в Кесарии, средиземноморском городе, где находилась резиденция римского прокуратора.

Отражением кризиса, в котором пребывала страна, стал всплеск мессианских настроений. Народ ждал мессии – посланца Божьего, который должен был освободить страну от власти языческого Рима и его местных слуг, очистить Храм и души людей от накопившейся моральной скверны. В атмосфере ожидания прихода мессии в стране то и дело появлялись лжепророки, собиравшие вокруг себя толпы людей и обещавшие сотворить чудеса. Римляне рассматривали любых подобных пророков как вызов своей власти и жестоко расправлялись с ними и их приверженцами. Флавий, очевидец тех событий, пишет о них так: «Это были обманщики и прельстители, которые под видом божественного вдохновения стремились к перевороту и мятежам, туманили народ безумными представлениями, манили его за собой в пустыни, чтобы там показать ему чудесные знамения его освобождения. Феликс (римский прокуратор) усмотрел в этом семя восстания и выслал против них тяжеловооруженных всадников и пехоту, которые убивали их массами» (Флавий, Иуд. война, II, 13, 4). Новозаветная книга «Деяния святых апостолов» подтверждает сообщение Флавия и упоминает о некоем «Февде, к которому пристало около четырехсот человек» и «египтянине», который вывел в пустыню четыре тысячи человек (Деян. 5:36; 21:38).

В 66 г. эллинистическим жителям Кесарии удалось добиться от императора Нерона грамоты, которая объявляла их хозяевами города. Это роковое решение Нерона подтолкнуло кесарийских язычников на провокацию в отношении евреев: они демонстративно принесли жертвоприношение своим идолам прямо перед дверью синагоги. Римский прокуратор Флор, малоазийский грек из города Клазомен, игнорировал возмущение иудеев и открыто поддержал близкое ему по духу и культуре эллинистическое население. Под предлогом того, что император нуждается в деньгах, он приказал забрать из сокровищницы Иерусалимского Храма семнадцать талантов серебра (как выяснилось, впоследствие, он их просто присвоил себе). Чтобы устрашить протестовавших иерусалимцев, он приказал своим солдатам разграбить несколько кварталов города и перебить всех их жителей, не щадя ни женщин, ни детей (Флавий, Иуд. война, II, 14, 9).

Окровавленный и разгневанный Иерусалим стоял на пороге антиримского восстания. В этот момент в город спешно прибыл Агриппа II, сын иудейского царя Агриппы I. В отличие от своего отца, он не имел власти над Иудеей, однако император Нерон назначил его правителем южной Сирии и Финикии и тоже даровал ему царский титул. Чтобы он не чувствовал себя «оторванным» от родной Иудеи, император присоединил к его владениям четыре города в Галилее и Перее и дал право назначать первосвященников в Иерусалимский Храм. Агриппа II понимал, к каким страшным последствиям может привести война с Римом, поэтому попытался убедить народ не поднимать оружия против этой могущественной империи. «Вас же не притесняют все римляне и не притесняет вас император, против которого вы собираетесь начать войну… Разве не нелепо из-за одного человека (прокуратора Флора) бороться со многими – воевать с такой великой державой, которая вдобавок не знает о наших претензиях… В то время, когда почти все народы под солнцем преклоняются перед оружием римлян, вы одни хотите вести с ними войну… Мощь римлян на всей обитаемой земле непобедима… Бесчисленные народы, воодушевленные еще большим стремлением к свободе, смиряются; одни только вы считаете стыдом быть подвластными тому, у ног которого лежит весь мир… Не стоит надеяться, что римляне будут вести с вами войну на каких-то условиях и что когда они победят вас, то будут милостиво властвовать над вами. Нет, они для устрашения других народов превратят в пепел священный город и сотрут с лица земли весь ваш род; ибо даже тот, который спасется бегством, нигде не найдет для себя убежища, так как все народы или подвластны римлянам или боятся подпасть под их владычество» (Флавий, Иуд. война, II, 16, 4). Казалось, народ внял предостережениям Агриппы II, и тому удалось остановить надвигавшуюся войну. Однако, когда царь стал побуждать иерусалимцев повиноваться Флору до тех пор, пока император не пришлет на его место преемника, это снова возмутило народ, и в Агриппу полетели камни. Тем временем в город вошли отряды зелотов и сикариев, начались столкновения с римлянами и воинами Агриппы II. Правда первосвященник и иудейская знать попытались еще раз успокоить народ и убедить его отказаться от восстания против Рима. Но авторитет властей и храмовой аристократии был уже давно и бесповоротно подорван, и жители города перестали им повиноваться. Восставшие перебили римский гарнизон, но в то же время позволили воинам Агриппы уйти из города. Влед за этим сикарии сожгли дворцы иерусалимской знати и долговой архив, а затем нашли и убили первосвященника. Так началось Великое восстание евреев против Рима или как его называли сами римляне – Иудейская война (66-73 гг.).

Главные силы римской армии на Востоке стояли тогда на западном берегу Евфрата и предназначались для военных действий против Парфянской империи. Начало Иудейской войны заставило римского наместника в Сирии Цестия Галла повернуть все эти легионы против восставших евреев. На пути в Иудею он присоединил к своей армии отряды многочисленных вассалов, включая воинов Агриппы II. Однако, несмотря на столь значительные силы, штурм Иерусалима в 66 г. закончился неудачно, поэтому Цестий Галл решил снять осаду с города и отойти на время в дружественную Кесарию. Восставшие иудеи следовали по пятам за отступавшей римской армией и каждый день вступали в ожесточенные сражения с легионерами и их союзниками. Наконец в ущелье Бет-Хорон произошла решающая битва, в результате которой «непобедимые» римские легионы были наголову разгромлены еврейскими повстанцами.

Как бы ни было велико значение этой победы, она имела роковые последствия для дальнейшего хода событий. Если до нее духовные вожди народа, фарисеи, колебались или даже возражали против войны с римлянами, то после убедительной победы в Бет-Хороне, они открыто поддержали восстание, толкнув тем самым народ на участие в нем. Под влиянием мессианских чаяний идейные наставники народа полагали, что неожиданный успех восставших являлся знаком свыше, и если во время маккавейских войн евреи сумели победить Селевкидов, вторую по военному могуществу державу древнего мира, то с помощью Бога они одолеют и первую – Римскую империю. Однако замыслы Господа оказались непостижимы и для лучших толкователей Его воли. С другой стороны, сокрушительное поражение римлян заставило их отнестись к восстанию евреев куда серьезнее и мобилизовать лучшие силы великой империи для покорения Иудеи. Иудейская война стала одновременно и гражданской, ибо евреи сражались не только с Римской империей, но и друг с другом. Но хуже всего было другое: эта война закрыла горизонт еврейской истории страшной тьмой двухтысячелетнего рассеяния.

Религиозные и политические течения в Иудее в I веке до н.э. – I веке н.э. 

Фарисеи

Фарисеи (др.евр. «перушим») представляли главное и самое массовое религиозное течение в Иудее в конце прошлой – начале нашей эры. Временами это течение принимало явно политические формы и становилось партией, боровшейся за власть. Изначально, как направление религиозной мысли фарисеи оформились во второй половине II в. до н.э., сразу после маккавейских войн. Происхождение имени «перушим» не вполне ясно, но большинство современных библеистов предпочитает толковать его как «отделившиеся» или «обособившиеся» (от народа, от греховности?). Вероятнее всего, фарисеи («перушим») были идейными наследниками так называемых хасидеев (др.евр. «хасидим» – «благочестивых») – защитников Торы и борцов с эллинизаторами, насаждавшими греческую культуру и язычество в Иудее в IV-II вв. до н.э. В свою очередь сами хасидеи происходили в большинстве своем из левитов – рядовых священнослужителей и переписчиков библейских книг. Таким образом, многие фарисеи имели прямое отношение к левитам – носителям религиозной традиции своего народа.

Как свидетельствовал Флавий, «фарисеи пользовались таким авторитетом в глазах народа, что им верили безоговорочно, хотя бы они говорили против царя или первосвященника» (Иуд. древн. XIII, 10, 4). Учеником фарисеев был даже правитель Иудеи – Йоханан Гиркан, поэтому он вначале пользовался у них большим расположением. Однако отношения фарисеев с правившей тогда хасмонейской династией складывались не так то просто. Первый серьезный конфликт между ними случился именно при Гиркане, когда один из руководителей фарисеев, приглашенный на пир ко двору, имел неосторожность высказать пожелание, чтобы Гиркан «сложил с себя сан первосвященника и удовлетворился только положением правителя народа» (Иуд. древн. XIII, 10, 5). Рассерженный властитель удалил от себя фарисеев и стал поддерживать их противников – саддукеев. Более того, Гиркан не только разрешил народу не соблюдать установленные фарисеями законы, но даже пригрозил наказанием тем, кто стал бы их исполнять. Несравненно более серьезное столкновение произошло при иудейском царе Александре Яннае. Тогда вражда между царем и фарисеями началась с конфликта в Иерусалимском Храме, а затем переросла в шестилетнюю гражданскую войну, в ходе которой погибло 50 тысяч фарисеев и их сторонников. Примирение с хасмонейской династией наступило только при царствовании вдовы Янная – Саломеи Александры (Шломцион). Именно ее девятилетнее правление (76-67 гг. до н.э.) стало лучшим для фарисеев временем, так как брат царицы – фарисей Симон (Шимон) бен Шетах приобрел большое влияние на все государственные дела. Царица не только передала управление страной фарисеям и приказала народу им повиноваться, но и сделала обязательными все их дополнения к письменному закону, которые в свое время отменил Гиркан. Таким образом, реальная власть оказалась в руках фарисеев. Они возвращали изгнанников на родину, освобождали заключенных, одним словом, ничем не отличались от настоящих правителей (Иуд. древн. XIII, 16, 2). Правда власть фарисеев продолжалась недолго. После смерти Саломеи Александры их политическое влияние стало быстро ослабевать, а к  началу царствования Ирода Великого (37-4 гг. до н.э.) они уже не играли сколь-нибудь существенной роли в политической жизни Иудеи и вынуждены были ограничиться сугубо религиозными делами. Однако независимо от своего отношения к власти, фарисеи находились в постоянном конфликте со священниками Иерусалимского Храма (саддукеями). Главным пунктом разногласий между ними являлся так называемый Устный Закон. Фарисеи утверждали, что Бог дал Моисею не только Письменный Закон, (то есть Тору или Пятикнижие Моисея), но и Устный (неписанный) Закон, который они называли Устной Торой. Этот Устный Закон представлял собой постановления мудрецов и законоучителей, а также обобщал многовековой опыт толкования Письменной Торы. Смысл и необходимость создания Устного Закона заключались в том, что надо было приспособить Письменный Закон к постоянно менявшимся условиям жизни. Позднее, где-то около 200 г., основа Устной Торы, которую проповедывали фарисеи, была изложена в Мишне. Если фарисеи считали Устный Закон не менее, а то и более важным, чем Письменный, то саддукеи не признавали его вообще и исполняли лишь законы Письменной Торы. Флавий отмечал, что «фарисеи слывут точнейшими толкователями закона» (Иуд. война, II, 8, 14), и что они «передали народу, на основании древнего предания, множество законоположений, которые не входят в состав Моисеева законодательства. Ввиду этого-то партия саддукеев совершенно отвергает все эти добавления, требуя обязательности лишь одного писаного закона и отнимая всякое значение у устного предания. Из-за этого между фарисеями и саддукеями часто возникало множество споров и разногласий, причем на стороне саддукеев стояли лишь состоятельные люди, тогда как на стороне фарисеев был простой народ» (Иуд. древн. XIII, 10, 6).  

Флавий писал, что «фарисеи ведут строгий образ жизни и отказываются от всяких удовольствий. Они следуют всему, что разум признает за благо, считая разум лучшим охранителем во всех желаниях. Они известны своим почтительным отношением к престарелым людям и не осмеливаются противоречить их воле. По мнению фарисеев, все, что происходит, совершается под влиянием судьбы. Впрочем, они не лишают человека свободы его воли, но признают, что по предначертанию Божию происходит смешение воли Господа с желанием самого человека, а именно – идти ли ему по пути добра или зла» (Иуд. древн. XVIII, 1, 3). Таким образом, взгляды фарисеев на предопределение были где-то посередине между представлениями саддукеев, вообще не признававших провидения и веривших в свободу выбора, и воззрениями другой группы – ессеев, убежденных в том, что абсолютно все предопределено изначально. Пожалуй, лучше всего позицию фарисеев на этот счет выразил известный рабби Акива, живший в конце I – начале II вв.: «Все предвидено, но право дано» (Авот, 3,6).

Флавий подчеркивал, что «фарисеи верят в бессмертие души и что за гробом людей ожидает суд: награда за добродетель или возмездие за преступления при жизни; грешники подвергаются вечному заключению, а добродетельные люди имеют возможность вновь воскреснуть» (Иуд. древн. XVIII, 1, 3). В своей книге «Иудейская война» Флавий уточнил взгляды фарисеев на души в том плане, что они «все бессмертны; но только души добрых переселяются после их смерти в другие тела, а души злых обречены на вечные муки» (Иуд. война, II, 8, 14). Примечательно, что фарисеи верили также в существование ангелов и демонов, как добрых и злых существ, имевших нематериальную природу.

Фарисеи относились неодобрительно к централизации всего богослужения исключительно в Иерусалимском Храме. Они считали, что Богу можно и нужно молиться везде, а не только в Храме. Не удивительно, что именно фарисеям принадлежит идея изобретения синагоги – местного молитвенного дома. Как известно, еще со времен Первого Храма главными инициаторами того, чтобы вся религиозная служба происходила только в Иерусалиме, были аарониды. Эта священническая каста под предлогом борьбы с идолопоклонством стремилась поставить под свой контроль все богослужение в стране, чтобы доходы от совершения религиозных ритуалов и жертвоприношений стекались исключительно к ним. Концентрация богослужения в Храме доставляла массу неудобств населению, особенно отдаленных областей, и оставила без работы и куска хлеба местных священнослужителей – левитов. Учитывая, что священники Иерусалимского Храма (саддукеи) происходили как правило из ааронидов, а многие фарисеи – из левитов, можно заключить, что разногласия между этими религиозными течениями имели давние и глубокие корни.

Фарисеи были безусловными сторонниками прозелитизма, то есть распространения иудаизма среди неевреев. Эта проблема была очень актуальна в I в. до н.э., когда Хасмонейская Иудея быстро восстанавливала прежние границы древнееврейских царств – Израиля и Иудеи – и под ее власть подпадали родственные евреям народы, остававшиеся еще язычниками. Позднее, в I в. нашей эры, когда Иудея стала провинцией Римской империи, иудейский монотеизм привлекал к себе многих эллинов и римлян, преимущественно из образованных слоев населения. Активный прозелитизм фарисеев привел, например, к иудаизации идумеев (эдомитян) и к полному слиянию этого народа с евреями. Вообще ранний фарисейский иудаизм был широко открыт для других народов и переход в него происходил несравненно проще и быстрее, чем в сегодняшний.

В конце I в. до н.э. фарисеи разделились на сторонников школы Гиллеля и школы Шамая – двух выдающихся законоучителей, которые одно время были сопредседателями верховного религиозного суда – Синедриона. Обе эти религиозно-философские школы различались между собой в методах толкования Письменной Торы. Гиллель толковал ее значительно мягче и либеральнее, чем Шамай. Последний же не допускал никаких облегчений в исполнении законов Письменной Торы и запрещал многое из того, что разрешал Гиллель. Шамай отличался буквальным пониманием Письменного Закона и соблюдение его правил и обрядов ставил превыше всего. В этом плане он сближался с саддукеями, которые тоже требовали буквального соблюдения Письменной Торы. Если Гиллель был известен своим духом терпимости и любви к людям, то Шамай проявлял в обращении с людьми суровость и резкость. Различие в подходе этих двух фарисейских школ к Торе часто иллюстрируют на примере язычника, который просил сообщить ему суть еврейского учения как можно короче и проще, пока он стоит на одной ноге. Шамай, услышав эту просьбу иноверца, с возмущением выгнал его. Гиллель же охотно согласился и сказал: «Не делай другому того, чего не желаешь себе. Все остальное – комментарии.» С тех пор эта фраза стала выражением нравственной сущности иудаизма вообще, а школа Гиллеля оказала большое влияние на составление Талмуда.

Флавий отмечал, что в отличие от саддукеев, «фарисеи сильно преданы друг другу и, действуя соединенными силами, стремятся к общему благу» (Иуд. война, II, 8, 14). «Благодаря этому фарисеи имеют чрезвычайное влияние на народ, и все священнодействия, связанные с молитвами или принесением жертв, происходят только с их разрешения. Целые общины засвидетельствовали их добродетельность и убедились, что фарисеи, как на словах, так и на деле стремятся только к самому высокому» (Иуд. древн. XVIII, 1, 3). Примечательно, что сам Флавий происходил из семьи саддукеев, но позднее примкнул к фарисеям.

Саддукеи

Саддукеи (др.евр. «цадоким») представляли старейшее религиозно-политическое течение Иудеи. В отличие от фарисейского направления, оно возникло задолго до маккавейских войн. Свое название это течение получило от имени Цадока (Саддука) – первосвященника времен Давида и Соломона, первого, кто встал во главе Иерусалимского Храма с момента его постройки (Х в. до н.э.). Саддукеи являлись не только идейными наследниками, но и прямыми потомками священнической касты ааронидов, возводивших свое происхождение к первосвященнику Аарону, известному тем, что он вместе с Моисеем организовал библейский исход из Египта в начале XII в. до н.э. Саддукеи были не только священниками Иерусалимского Храма, они представляли целое сословие, членами которого могли стать только аарониды по своему происхождению. Это привилегированное священническое сословие было связано родственными узами как с потомками династии давидидов, так и вообще со всей иудейской аристократией. Позднее, саддукеи породнились и с новыми правителями Иудеи – Хасмонеями, а затем и со сменившей их династией Ирода Великого. Правда Хасмонеи отобрали у саддукеев пост первосвященника, сосредоточив в своих руках как царскую, так и религиозную власть. Разумеется, священники Храма, как собственно и фарисеи, всегда возражали против того, чтобы иудейские цари присоединяли к своим и без того широким полномочиям еще и власть первосвященника, однако, страшась царского гнева, не осмеливались возражать. Впрочем, при Ироде Великом, который, не будучи ааронидом, не имел права на сан первосвященника, этот высший религиозный пост достался отцу одной из его жен, Симону (Шимону) сыну Боэта. Со временем клан боэтусидов стал частью храмового священнического сословия, и саддукеи вернули себе таким образом пост первосвященника.

Многие историки, основываясь на родственных связях саддукеев с династиями Хасмонеев и Ирода, ошибочно называют саддукеев партией власти. В действительности храмовые священники старались не связывать себя с непопулярными действиями царской власти, поэтому очень неохотно принимали назначения на высокие административные посты. Флавий свидетельствует, что саддукеи очень редко занимали правительственные должности, причем это делали по принуждению. Более того, в подобных случаях они старались действовать совместно с фарисеями, чтобы не вызвать недовольства и гнева простого народа (Иуд. древн. XVIII, 1, 4). Если называть саддукеев партией, то правильнее было бы определить их как «партию Храма». Примечательно, что с разрушением Иерусалимского Храма римлянами в 70 г., исчезли и саддукеи, в то время как другие религиозные и политические течения Иудеи продолжали существовать в той или иной форме.

Точно также ошибочно утверждение, что саддукеи полностью поддерживали римлян и способствовали эллинизации Иудеи. Нельзя забывать, что все свидетельства, которые мы имеем о саддукеях, получены из уст их идейных противников – фарисеев. Конечно, после того, как Иудея стала римской провинцией, только римляне назначали или смещали первосвященников, поэтому последние вместе со своим ближайшим окружением, представляли собой послушных марионеток Рима. Однако среди священников Храма находилось немало патриотически настроенных людей, которые осуждали и римских язычников, захвативших Иудею, и первосвященников, перешедших к ним на службу. Одним из таких саддукеев был, например, Хония, поддержавший Великое восстание в 66 г. Вместе с тем, саддукеи в большинстве своем прекрасно понимали, какими страшными последствиями грозит стране и Храму любое военное столкновение с Римом, поэтому старались поддерживать хорошие отношения с римскими наместниками и их гарнизонами. Более того, они не возражали против эллинизации, если она не затрагивала основ иудаизма и способствовала взаимопониманию с греко-римским миром. Одним словом, это была весьма прагматичная в политическом плане партия, готовая ради интересов Храма и священнического сословия идти на серьезные компромисы как с римлянами, так и собственными правителями. Гибкость и прагматизм саддукеев проявлялись и в отношениях со своим главным идейным противником – фарисеями. Правда саддукеи не признавали Устной Торы и считали ее законотворчеством самих фарисеев, которые для придания ей большего веса пытались освятить ее авторитетом Моисея. Флавий подчеркивал, что «саддукеи не признают никаких других постановлений, кроме постановлений закона (Письменной Торы – И.Л.)… Точно также они отрицают бессмертие души и всякое загробное воздаяние» (Иуд. война II, 8, 14). «По учению саддукеев,- писал Флавий, – души людей умирают вместе с телом» (Иуд. древн. XVIII, 1, 4). Это же учение отвергало и существование ангелов и демонов. Таким образом, по всем принципиальным вопросам саддукеи занимали противоположные фарисеям позиции. Несмотря на это, саддукеи умели везде находить общий язык с фарисеями, даже в верховном суде – Синедрионе, где разница в религиозных воззрениях имела большое значение для вынесения приговоров. Как правило, пост председателя Синедриона и большинство мест там принадлежали саддукеям. Однако им удавалось согласовывать свои решения с фарисеями и не допускать раскола суда.

В отличие от фарисеев и еще больше ессеев, храмовые священники абсолютно не верили в предопределение. Флавий отмечал, что «саддукеи совершенно отрицают судьбу и утверждают, что Бог не имеет никакого влияния на человеческие деяния, ни на злые, ни на добрые. Выбор между добром и злом предоставлен вполне свободной воле человека, и каждый по своему собственному усмотрению переходит на ту или другую сторону» (Иуд. война, II, 8, 14).

Если фарисеи славились почитанием своих учителей и благоговели перед их авторитетом, то саддукеи не испытывали особого пиетета к своим наставникам. «Они считают даже похвальным выступать против учителей своей собственной философской школы», – утверждал Флавий. Но сколь многочисленны и влиятельны были саддукеи? Если верить Флавию, то «это учение было распространено среди немногих лиц. Притом принадлежащих к особенно знатным родам. Впрочем, влияние их настолько ничтожно, – добавлял этот античный историк, – что о нем и говорить не стоит» (Иуд. древн. XVIII, 1, 4). К сожалению, у нас нет других источников, чтобы проверить это утверждение. Но, вероятно, реальное влияние храмовых священников действительно вряд ли выходило за пределы Иерусалима. В то же время нам известно, что очень многие иудейские аристократы придерживались саддукейских взглядов. Флавий обращает внимание и на то, что, в отличие от фарисеев, «отношения саддукеев между собой суровые и грубые; и даже со своими единомышленниками они обращаются, как с чужими» (Иуд. война, II,8,14).

В исторической литературе часто встречается утверждение, согласно которому, бремя законов саддукеев, исполнявших дословно Письменнную Тору, было намного тяжелее того, что требовали от человека фарисеи на основании Устной Торы. В действительности это не совсем так. Устный Закон фарисеев налагал на человека несравненно больше ограничений, чем Письменный. Правда требования Устной Торы были мягче и либеральнее, особенно, в отношении наказаний.

Вообще было бы неверно полагать, что эволюция библейской мысли в конце прошлой – начале нашей эры обязана только фарисеям. Религиозно-философские воззрения саддукеев тоже не стояли на месте. Стоит хотя бы упомянуть, что известная библейская книга «Екклесиаст» написана с безусловно саддукейских позиций. Есть упоминания о том, что храмовые священники тоже имели свои толкования Письменной Торы, но они, в отличие от фарисейских, не сохранились.

Разрушение Иерусалимского Храма в 70 г. положило конец саддукеям и как политической партии, и как религиозному направлению. С этого времени дальнейшее развитие иудаизма определялось только фарисеями. Однако в VIII в. идеи саддукеев снова напомнили о себе, в иудаизме появилась секта караимов, которые тоже не признавали Устную Тору и созданные на ее основе Мишну и Талмуд.

Ессеи

О ессеях упоминали многие античные авторы и отцы церкви, но в большинстве своем их свидетельства представляют собой информацию из вторых, третьих, а то и четвертых уст. Только три античных автора: Плиний Старший, Филон Александрийский и Иосиф Флавий были не только современниками ессеев, но и лично встречались с ними. Однако самые важные и подробные сведения о них дает лишь Флавий, который не просто общался с ними, а жил в течение года или даже трех в качестве послушника одного из них.

Происхождение названия «ессеи» еще более неясно, чем возникновение имени фарисеев. Из множества версий одной из наиболее вероятных является та, что это название представляет собой эллинизированный вариант древнееврейского слова «хасидим» («благочестивые»). Проблема с пониманием имени ессеев возникла далеко не сегодня. Еще две тысячи лет назад современник ессеев, Филон Александрийский, уже затруднялся объяснить происхождение их имени и предполагал, что оно восходит к слову «хасидим». Прежде всего, надо сказать, что ессеи имели много общего с фарисеями, и это не случайно. Оба этих религиозных течения появились после маккавейских войн в результате раскола движения хасидеев. Завоевание религиозной свободы и независимости Иудеи не привело к созданию праведного общества на основе законов Торы. Часть разочарованных хасидеев, полагая, что общество и власть сошли с истинного пути, решили обособиться в собственные ессейские общины. В отличие от своих бывших соратников – фарисеев, они ввели общность имущества, придерживались аскетического образа жизни, в большинстве своем отказались от брака, от участия в общественной жизни и даже от посещения Храма. Но сколь многочисленны были те, кто называл себя ессеями? Филон Александрийский приводит цифру в четыре с лишним тысячи человек (Philo. Quod Omnis Probus Liber XII.75). Флавий придерживается того же мнения (Иуд. древн. XVIII, 1, 5). Плиний Старший, служивший в армии Веспасиана во время Иудейской войны, никаких данных о численности ессеев не сообщает вообще, зато, как очевидец, утверждает, что кладбище одной только ессейской общины в Эн-Геди на западном побережье Мертвого моря являлось вторым по своей величине после иерусалимского (Pliny the Elder. Natural History. V, 73).

Флавий называл ессеев «наилучшими людьми, которые всецело отдаются земледельческому труду. Достойно восхищения у них чувство справедливости, – отмечал он, – которое они ставят не ниже добродетели. Ничего подобного нет ни у греков, ни у других народов. Это столь развитое в них чувство справедливости укоренилось у них не со вчерашнего дня, а издревле, и в силу его они не препятствуют никому жить со всеми общею, равною жизнью» (Иуд. древн. XVIII, 1, 5). В отличие от Плиния Старшего, видевшего только одну ессейскую общину у побережья Мертвого моря, Флавий подчеркивал, что ессеи живут не в одном, а многих местах Иудеи: «Они не имеют своего отдельного города, а живут везде большими общинами. Приезжающие из других мест ессеи могут располагать всем, что находится у их собратьев, как своей собственностью, и к членам их сообщества, которых они никогда раньше в глаза не видели, они входят, как к старым знакомым. Они поэтому ничего решительно не берут с собой в дорогу, кроме оружия для защиты от разбойников. В каждом городе у них поставлен общественный служитель специально для того, чтобы снабжать приезжих ессеев одеждой и всеми необходимыми припасами». Описывая их внешний вид, Флавий отмечал, что они постоянно носили белую одежду, а покроем костюма напоминали «мальчиков, находящихся еще под строгой дисциплиной школьных учителей. Платье и обувь они меняют лишь тогда, когда прежнее или совершенно разорвалось, или от долгого ношения сделалось негодным к употреблению. Друг другу они ничего не продают и друг у друга ничего не покупают, а каждый из своего дает другому то, что тому нужно, равно как получает у товарища все, в чем сам нуждается; даже без всякой взаимной услуги каждый может требовать необходимого от кого ему угодно» (Иуд. война, II, 8, 4). «Они не имеют ни жен, ни рабов, полагая, что женщины ведут лишь к несправедливостям, а рабы дают повод к недоразумениям… Живя сами по себе, они служат друг другу. Для заведования доходами и плодами земли они с помощью голосования избирают наиболее достойных лиц из священнического сословия; последние должны заботиться о доставлении хлеба и прочих съестных припасов. Они живут все одинаково…» (Иуд. древн. XVIII, 1, 5).

Некоторые виды занятий были запрещены для ессеев. Прежде всего это касалось изготовления оружия и всего того, что могло служить для ведения войны и убийства людей. Ессеи не занимались и никакими видами торговли, ибо любая торговля, с их точки зрения, могла пробудить корыстолюбие (Philo. Quod Omnis Probus Liber XII.75).

Все античные авторы обращали внимание на общность имущества у ессеев. «Они презирают богатство, и достойна удивления у них общность имущества, ибо среди них нет ни одного, который был бы богаче другого. По существующему у них правилу, всякий, присоединяющийся к ним, должен уступить свое состояние общине; а потому у них нигде нельзя видеть ни крайней нужды, ни блестящего богатства – все как братья владеют одним общим состоянием, образующимся от соединения в одно целое отдельных имуществ каждого из них» (Иуд. война, II, 8, 3).

Флавий отмечал воздержанность и дисциплинированность ессеев буквально во всем, они «едят и пьют только до утоления голода или жажды. Все действия совершаются ими не иначе как по указаниям лиц, стоящих во главе их; только в двух случаях они пользуются полной свободой: в оказании помощи и в делах милосердия. Каждому предоставляется право помогать людям, заслуживающим помощи, во всех их нуждах, а также раздавать хлеб неимущим. Но родственникам ничто не может быть подарено без разрешения руководителей общины.» Флавий особо подчеркивал верность и миролюбие ессеев, а также их отказ от использования любых клятв (к тому же призывал и Христос), кроме той, что они дают при вступлении в свою общину. Правда, присоединиться к ессеям было очень нелегко. Желавший войти в общину должен был в течение года вести тот же образ жизни, что и остальные ее члены. Если он выдерживал это испытание, то его уже допускали к очищающему водоосвящению, но еще не к общей трапезе. И только через дополнительных два года испытаний кандидат в ессеи, вступая в общину, давал «клятву в том, что он будет почитать Бога, исполнять свои обязанности по отношению к людям, никому… не причинит зла, будет ненавидеть несправедливых и защищать правых.» Каждый новый ессей клялся хранить верность «правительству, так как всякая власть исходит от Бога». Позднее эта идея целиком и полностью перешла в христианство. Дальше кандидат в ессеи должен был поклясться, «что если сам будет пользоваться властью, то никогда не будет превышать ее, не будет стремиться затмевать своих подчиненных ни одеждой, ни блеском украшений.» Это обязательство говорило о том, что ессеи, несмотря на аскетический образ жизни, далеко не всегда отстранялись от окружающего мира и в принципе не исключали для себя возможности занимать административные или правительственные должности. Каждый присоединявшийся к ессеям обязывался «говорить всегда правду, разоблачать лжецов, содержать в чистоте руки от воровства и совесть от нечестной наживы, ничего не скрывать от членов общины» (Иуд. война, II, 8, 6-7).

Говоря об отношении ессеев к браку, Флавий отмечал, что «ессеи избегают чувственных наслаждений как греха и почитают величайшей добродетелью умеренность и поборение страстей. Супружество они презирают… Этим, впрочем, они отнюдь не хотят положить конец браку и продолжению рода человеческого, а желают только оградить себя от распутства женщин, полагая, что ни одна из них не сохраняет верность одному только мужу своему… Существует еще другая ветвь ессеев, которые в своем образе жизни, нравах и обычаях совершенно сходны с остальными, но отличаются своими взглядами на брак. Они полагают, что те, которые не вступают в супружество, упускают важную часть человеческого назначения – насаждение потомства; да и все человечество вымерло бы в самое короткое время, если бы все поступали так. Они же испытывают своих невест в течение трех лет, и, если после трехкратного очищения убеждаются в их плодовитости, они женятся на них. В период беременности своих жен они воздерживаются от супружеских отношений, чтобы доказать, что они женились не из похотливости, а только с целью достижения потомства» (Иуд. война, II, 8, 2, 13).

Флавий писал о необычайном долголетии ессеев: «Они живут очень долго. Многие переживают столетний возраст. Причина, как мне кажется, заключается в простоте их образа жизни и в порядке, который они во всем соблюдают. Удары судьбы не производят на них никакого действия, так как они всякие мучения побеждают силой духа, а смерть, если только она сопровождается славою, они предпочитают бессмертию» (Иуд. война, II, 8, 10).

Несмотря на свою обособленность от общества и власти и неучастие в политической жизни Иудеи, ессеи не остались равнодушными к судьбе своего народа. В годы Великого восстания против Рима (66-73 гг.) многие ессеи присоединились к фарисеям и зелотам, оборонявшим Иудею от армии Веспасиана. Хотя Флавий, по понятным соображениям, старался изобразить римлян в как можно лучшем свете, он не мог скрыть своего восхищения перед мужеством и силой духа ессеев, попавших в плен к врагу. «Война с римлянами, – вспоминал он, – представила их образ мыслей в надлежащем свете. Их завинчивали и растягивали. Члены у них были спалены и раздроблены; над ними пробовали все орудия пытки, чтобы заставить их хулить законодателя (Моисея – И.Л.) или отведать запретную пищу, но их ничем нельзя было склонить ни к тому, ни к другому. Они стойко выдерживали мучения, не издавая ни одного звука и не роняя ни единой слезы. Улыбаясь под пытками, посмеиваясь над теми, которые их пытали, они весело отдавали свои души в полной уверенности, что снова их получат в будущем» (Иуд. война, II, 8, 10).

Стойкость и героизм ессеев, их бесстрашие перед лицом смерти в немалой степени объяснялись их учением, которое Флавий излагал следующим образом: «Ессеи твердо веруют, что, хотя тело тленно и материя невечна, душа же всегда остается бессмертной… но как только телесные узы спадают, душа, словно освобожденная от долгового рабства, весело уносится в вышину… Бессмертие души, прежде всего, само по себе составляет у ессеев весьма важное учение, а затем они считают его средством для поощрения к добродетели и предостережения от порока. Они думают, что добрые, в надежде на славную посмертную жизнь, сделаются еще лучшими; злые же будут стараться обуздать себя из страха перед тем, что если даже их грехи останутся скрытыми при жизни, то, по уходе в другой мир, они должны будут терпеть вечные муки. Этим своим учением о душе ессеи неотразимым образом привлекают к себе всех, которые только раз вкусили их мудрость» (Иуд. война, II, 8, 11). Неотъемлимой частью ессейских воззрений являлась и абсолютная вера в предопределение. Они считали, что все в нашем мире уже заранее решено, поэтому у человека нет свободы воли. Флавий подчеркивал, что «учение ессеев требует все предоставлять на волю Божию» (Иуд. война, II, 8, 3). Подобно фарисеям, многие ессеи слыли знатоками библейских книг, а некоторые из них даже прославились способностями к предсказанию будущего. Как утверждает Флавий, «встречаются между ними и такие, которые после долгого  упражнения в священных книгах, разных обрядах очищения и изречениях пророков утверждают, что умеют предвещать будущее. И, действительно, редко до сих пор случалось, чтобы они ошибались в своих предсказаниях» (Иуд. война, II, 8, 12). Из книг Флавия известно, например о ессее Менахеме, который предсказал Ироду его восхождение на престол, а также о ессее Симоне, сумевшем правильно истолковать сон Архелая, сына Ирода, о том сколько лет продлится его правление.

Ессеи не признавали авторитета храмовых священников и были не согласны с тем, как они управляли Храмом и вели там службу. Во-первых, как нам сегодня известно из Кумранских рукописей, некоторые лидеры ессеев происходили из знатных ааронидов и, по крайней мере, один из них был незаконно обойден при назначении на пост первосвященника. С тех пор ессеи считали, что истинные аарониды отстранены от службы в Храме и не признавали полномочий первосвященников вообще. Во-вторых, они, подобно фарисеям, в корне расходились с саддукеями в вопросах толкования законов Письменной Торы. И, наконец, в третьих, ессеи возражали против слишком большой роли, которую играли в Храме жертвоприношения. Они отказывались приносить какие-либо жертвоприношения вообще, хотя делали денежные пожертвования Иерусалимскому Храму. Флавий сообщал по этому поводу следующее: «В храм они доставляют пожертвования. Но сами они не занимаются жертвоприношениями, считая другие способы очищения человека более целесообразными. Поэтому им запрещен доступ в общий храм и они совершают свое богослужение отдельно» (Иуд. война, II, 8, 3).

Ессеи – первоначальные христиане?

Особый интерес представляют взаимоотношения ессеев и первых христиан. Как известно, евангелия полны критики по поводу саддукеев и особенно фарисеев. Оба этих религиозно-политических течения многократно упоминаются в новозаветной литературе, причем в негативном свете. Но там не сказано ни слова о ессеях. Случайно ли это? Неужели Христу и Его ученикам не приходилось сталкиваться с ессеями, «лучшими людьми», которые, по словам Флавия, жили во многих местах Иудеи? Абсолютное молчание Нового Завета о ессеях подозрительно напоминает точно такое же безмолвие Ветхого Завета  о верховном ханаанском боге Эле. Немилосердно критикуя языческие культы Баала и Ашейры, ветхозаветные книги ни словом не обмолвились об Эле, и, как оказалось, не случайно. Культ Эля в Северном царстве (Израиль) полностью слился с религией Яхве и стал еще одним именем ветхозаветного Господа. Не произошло ли нечто подобное с ессеями и христианами, и не стали ли первые фигурировать под именем вторых? Правда Талмуд тоже не упоминает о ессеях, но это не означает, что он создавался ессеями. Однако в Талмуде ессеи проходят под названием «хасидим» («благочестивые»). Что касается Нового Завета, то он не использует никаких других слов для ессеев и вообще молчит о них. Не могли ли быть первые христиане одной из ессейских групп? Ведь ессеи, как свидетельствует Флавий, не представляли единой общины и жили не только в Иудейской пустыне на берегу Мертвого моря. Кумран, в котором найдены знаменитые рукописи, был только одним из мест, где селились ессеи. Мало того, ессейские общины не были едины. Об этом говорит хотя бы тот факт, что в одних общинах ессеи соблюдали безбрачие, а в других нет.

Но были ли Христос и Его ученики, а затем иерусалимская община апостола Петра, всего лишь одной из ессейских групп? Нельзя забывать, что Иисус всегда критиковал фарисеев за чрезмерный педантизм в соблюдении законов иудаизма. Но ессеи были несравненно большими ревнителями законодательства Моисея и в своем стремлении к ритуальной чистоте доходили до крайностей, немыслимых даже для фарисеев. С одной только этой точки зрения, Христа и Его учеников никак нельзя отнести к ессеям. Как тут не вспомнить недовольство фарисеев, когда Иисус исцелял людей по субботам, не совершал ритуального омовения рук перед едой или разрешал своим голодным ученикам срывать и есть колосья в субботний день. Если все это вызывало неодобрение фарисеев, то для ессеев, не разрешавших себе даже справлять естественную нужду по субботам, подобные отклонения от принятых обычаев были просто невозможны. Во-вторых, ессеи были аскетами, в то время как Христос не только Сам таковым не являлся, но и никогда не призывал других к аскетизму. Более того, Иисус признавал, что уж если Иоанн Креститель, будучи подлинным аскетом, не угодил своим критикам, то что же говорить о «Сыне Человеческом», Который откровенно не считал аскетизм обязательным для праведного образа жизни. В-третьих, ессеи не только не рассказывали о своем учении, но и скрывали его от посторонних. Чтобы стать членом их общины, нужно было пройти тяжелые испытания в течение нескольких лет. Ничего подобного не требовали Христос и Его ученики. Они открыто проповедовали в народе суть своего учения, а присоединиться к ним мог любой и в любое время. Наконец, ессеи фактически бойкотировали Иерусалимский Храм, в то время как Христос, а затем и Его апостолы не только посещали его, но и активно проповедовали там.

Итак, ни Иисус, ни Его ученики не были ессеями. Но почему же многое, к чему призывал «Сын Человеческий» (например, не клясться, не брать ничего в дорогу) или правила иерусалимской общины Петра (общность имущества), так напоминают обычаи ессеев? Как объяснить, что ессеи и христиане имели одно и то же число (12) руководителей – апостолов и называли себя «общиной Нового Завета»? У нас есть основания полагать, что и Иисус, и Иоанн Креститель, а также их ученики прошли ессейскую школу. Свою юность они провели с ессеями, очень многому у них научились, но сами ессеями не стали. Ведь далеко не все ученики ессеев вступали в их общины, и лучший тому пример сам Иосиф Флавий. Однако, несмотря на несогласие с рядом ессейских традиций и обычаев, Христос и Его ученики считали ессеев праведными людьми и относились к ним как к «своим». Разумеется, нельзя ставить знак равенства между ессеями и христианами, но первые оказали большое влияние на вторых, а впоследствие стали их неотъемлимой частью.

Ессейские секты

Ессеев объединяло много общего, например: аскетизм, безбрачие, необычайный педантизм в исполнении законов иудаизма (непривычный даже для фарисеев), строгая дисциплина, вера в бессмертие души и загробное воздаяние, убеждение в абсолютном предопределении, непризнание авторитета храмовых священников, общность имущества, отказ от изготовления оружия и занятия торговлей, совместные молитвы и трапезы. Однако ессейские общины никогда не были однородны. Среди них всегда существовали отдельные группы, выделявшиеся от всех других либо необычным отношением к ритуальной чистоте, либо особыми идейными воззрениями. Их можно условно назвать ессейскими сектантами. К сожалению, мы слишком мало знаем о ессейских сектах, но о некоторых из них сведения до нас все же дошли. В частности, исключительно благодаря Филону Александрийскому, стала известна секта так называемых «терапевтов». Их название является чисто греческим словом и означает «целители». Как утверждал Филон Александрийский, это имя объясняется тем, что «терапевты предлагают искусство врачевания более сильное, чем в городах. Если там оно излечивает только тела, то они же [терапевты] лечат души» (Филон Александрийский, О созерцательной жизни, 1-89). В отличие от других ессейских групп, секта терапевтов действовала не в Иудее, а в соседнем Египте, неподалеку от Александрии. Уже в те времена (I в.) эта секта привлекала к себе внимание двумя особенностями: чрезмерным аскетизмом и постоянной медитацией. Члены секты никогда не пили вина, чтобы оно «не затемняло разум», и вообще не ели мяса, ибо оно «пробуждало животные страсти». Пища терапевтов была более чем скромной: в основном, она состояла из хлеба, различных трав и родниковой воды. Сытость считалась врагом тела и души. Но даже такая еда становилась доступной только по вечерам и ночам, так как день был предназначен для изучения священных книг и медитации. Именно этим терапевты занимались шесть дней в неделю, живя в полном уединении. Дважды в день, утром и вечером, они усиленно молились. Только на седьмой день, в субботу, они собирались на совместную трапезу, молитву и песнопения. Несмотря на требование о безбрачии, в секту допускались и женщины. Правда все они жили отдельно от мужчин и, собираясь по субботам, сидели в стороне за перегородкой.

Еще одну секту ессейского происхождения представляли «гемеробаптисты», в переводе с греческого – «освящающие день омовением». Для членов этой группы самым важным ритуальным обрядом являлось ежедневное погружение в воду. Оно было необходимо для того, чтобы обратиться к Богу в телесно чистом состоянии. Многие библеисты полагают, что Иоанн Креститель принадлежал именно к этой ессейской секте. Однако подобное предположение глубоко ошибочно. Оно не учитывает того, что Креститель не требовал ежедневного омовения в воде, что являлось прямой обязанностью членов секты. Но, главное, крещение в воде означало для него не телесное очищение, а духовное, ибо он очищал не тело человека, а его душу от грехов. Нам известна и другая ессейская секта, тоже придававшая особое значение телесной чистоте и ритуальным омовениям – «банаим». Однако и ее обряд погружения в воду был весьма далек от того смысла, который вкладывался в этот ритуал Иоанном Крестителем.

Куда более интересной является ессейская секта «магария». О ней и ее арабском названии – «люди пещер» стало известно от еврейского законоучителя – караима Абу-Юсуф Якуб Каркасани, жившего в 10 в. в Месопотамии и писавшего преимущественно по-арабски. Название секты произошло от ее обычая прятать свои книги и записи в пещерах. Согласно религиозным воззрениям членов магарии, Господь, будучи высшей нематериальной духовной субстанцией, не может непосредственно контактировать с грубым материальным миром. Поэтому всю материю, включая нашу земную обитель, создал не Сам Бог, а Его посредник, некий ангел, который и является библейским Господом. Очень возможно, что взгляды этой секты способствовали появлению идей гностицизма в раннем христианстве.

В целом, ессеи, а тем более ессейские секты, не оказали сколь-нибудь заметного влияния на развитие иудаизма, оно определялось только фарисеями. Зато ессеи сыграли очень важную роль в формировании раннего христианства, а образ жизни таких ессейских сект, как «терапевты», стал прототипом для христианского монашества.

Зелоты

Согласно Флавию, родоначальниками нового, чисто политического направления в жизни Иудеи стали галилеянин Йеуда, происходивший из города Гамалы, и фарисей по имени Цадок. Оба они стали побуждать народ к оказанию сопротивления переписи населения, утверждая, что она приведет лишь к рабству. Эту перепись задумал провести римский сенатор Квириний, назначенный наместником в Сирию в 6 г. н.э. (2-3 гг. до н.э.?). Йеуда и Цадок призывали народ отстаивать свою свободу. Они утверждали, что «их не может постигнуть неудача, потому что налицо самые благоприятные условия. Но даже если народ ошибется в своих расчетах, он заслужит себе вечный почет и славу своим благородным порывом. Всевышний окажет иудеям поддержку лишь в том случае, если они приведут в исполнение свои намерения, особенно же, если они, добиваясь великого, не отступят перед осуществлением своих планов. Народ с восторгом внимал этим речам, и таким образом предприятие получило еще более рискованный характер. Не было большего бедствия для нашего простонародья, – пишет Флавий, –  чем то, что приготовили ему вышеназванные люди» (Иуд. древн. XVIII, 1, 1). Имя этого политического и даже больше, военного движения – «зелоты», являлось греческим переводом древнееврейского слова «каннаим» («ревнители»).  Под «ревнителями» имелись ввиду страстные защитники иудейского монотеизма и независимости страны. Впрочем, слово «зелоты» представляло собой лишь общее название для самых различных антиримских движений. По своим религиозным взглядам зелоты ничем не отличались от фарисеев, но в отличие от них, были горячими патриотами Иудеи и боролись с оружием в руках за освобождение своей родины от власти Рима. Флавий отмечал, что «приверженцы этого течения во всем прочем вполне примыкают к учению фарисеев. Зато у них замечается ничем не сдерживаемая любовь к свободе. Единственным руководителем и владыкою своим они считают Господа Бога. Идти на смерть они считают за ничто, равно как презирают смерть друзей и родственников, лишь бы не признавать над собой главенство человека. Так как в этом лично может убедиться всякий желающий, – утверждает Флавий, – то я не считаю нужным особенно распространяться о них. Мне ведь нечего бояться, что моим словам о них не будет придано веры; напротив, мои слова далеко не исчерпывают всего их великодушия и готовности подвергаться страданиям. Народ стал страдать от безумного увлечения ими при Гессии Флоре, который был прокуратором и довел иудеев злоупотреблением своей власти до восстания против римлян» (Иуд. древн. XVIII, 1, 6).

Корни зелотского движения восходят к началу римского господства над Иудеей. Первое известное нам вооруженное выступление против римлян возглавил еще отец Йеуды Галилеянина – Хизкия (Езекия) в 46 г. до н.э. Правда, оно было быстро подавлено тогдашним наместником Галилеи – Иродом, ставшим позднее иудейским царем. Впрочем, не только отец, но и сыновья Йеуды Галилеянина поднимали антиримские восстания в 46-48 гг. при прокураторе Тиберии Александре. Центром еврейского сопротивления стала северная часть страны – Галилея, лесистый и горный рельеф которой позволял вести партизанские действия против римской армии. Но и в столице Иудеи, Иерусалиме, тоже хватало своих зелотов. Именно они демонстративно сбили золотого римского орла, установленного над главным входом в Храм по приказу Ирода Великого.

Надо признать, что главную роль в разжигании антиримских настроений и соответственно в усилении влияния зелотов сыграли такие коррумпированные римские прокураторы, как Понтий Пилат, Альбин и особенно Гессий Флор. Их откровенное вымогательство и воровство, грабежь казны Иерусалимского Храма, а также нежелание считаться с традициями иудейского монотеизма, привели к тому, что народ поддержал антиримские лозунги зелотов. Позиции зелотов укрепились и в результате маниакального стремления психически нездорового императора Гая Калигулы установить свои статуи во всех храмах Римской империи, включая Иерусалимский, и почитать его как нового бога.  Несмотря на то, что императорская династия Юлиев-Клавдиев проводила в целом дружелюбную к евреям политику, коррумпированные римские чиновники сумели настолько дискредитировать свою власть в Иудее, что народ пошел за зелотами. В 66 г. именно зелоты возглавили Великое восстание против Рима и на все время Иудейской войны стали главной политической партией страны. Фарисеи отошли на второй план и вынуждены были поддержать народное восстание. Саддукеи подверглись изгнанию из Иерусалима, и Храм перешел в руки зелотов и их сторонников. Однако сами зелоты были далеко не едины и преследовали разные цели. Если одни ограничивались борьбой за свободу Иудеи от Рима, то другие требовали намного больше: конфискации имущества богачей и социального равенства. Например, Симон бар-Гиора возглавил тех зелотов, которые выставляли социальные требования. Он объявил свободу рабам и экспроприацию собственности аристократов, а его сторонники сожгли долговой архив в Иерусалиме. В то же время религиозный фанатизм и нетерпимость среди части зелотов делали невозможным любой компромисс с римлянами, да и с язычниками вообще. В дальнейшем разногласия между разными группами зелотов привели к междоусобной войне среди защитников Иерусалима и ускорили падение города в 70 г.

Сикарии

В отличие от зелотов, о которых Флавий отзывался со смешанными чувствами, существовала еще одна антиримская политическая группа – сикарии. Иногда их  называют крайними зелотами, поэтому в исторической литературе сикариев часто путают с зелотами и наоборот. Имя «сикарии» происходит от латинского слова «сика» («кинжал»). Римляне, сильно пострадавшие от них, называли их «кинжальщиками», так как они нападали на своих врагов с кинжалами, спрятанными в одежде. Движение сикариев возникло достаточно поздно, в период прокураторов Феликса и Феста (50-60-е гг.). В религиозном плане они, как и зелоты, придерживались тех же взглядов, что и фарисеи. Однако по методам своей борьбы с Римом и его прислужниками в Иудее, членов этой группы по сегодняшним меркам можно было бы назвать экстремистами и террористами. Флавий их однозначно осуждал и писал о них следующее: «В Иерусалиме образовалась другая шайка разбойников, получивших название сикариев. Они убивали людей в самом городе среди белого дня, преимущественно в праздничные дни они смешивались с толпой и скрытыми под одеждой кинжалами закалывали своих врагов; как только жертвы падали, убийцы наравне с другими начинали возмущаться происходившим и благодаря такому притворству оставались скрытыми. Первым, кого закололи таким образом, стал первосвященник Ионатан. Вслед за ним ежедневно погибали и многие другие. Паника воцарившаяся в городе, была еще ужаснее, чем сами несчастные случаи, ибо всякий, как в сражении, ожидал своей смерти каждую минуту» (Иуд. война, II, 13, 3).  Правда, нужно признать, что Флавий считал разбойниками всех, кто поднимал оружие во имя классовых или социальных целей. Сикарии же представляли самые бедные и неимущие слои населения. Они требовали предоставить свободу рабам, отнимали имущество у богачей, уничтожали долговые документы. Однако сикарии выступали не только против наиболее богатой и знатной части иудейского общества, но и против римского господства над Иудеей. Они объявили беспощадный террор как римским язычникам, так и тем своим соотечественникам, кто с ними сотрудничал. Тем самым вольно или невольно они подталкивали иудейский народ на восстание против Римской империи, находившейся тогда в самом зените своего могущества.

Одним из наиболее известных вождей сикариев был Менахем, сын или даже внук Йеуды Галилеянина. Он прославился тем, что в 66 г. захватил крепость Масаду и перебил находившийся там римский гарнизон. В дальнейшем он передал крепость своему родственнику (племяннику?) Элазару бен Яиру, который героически защищал ее от римлян до 73 г. Сикарии нередко действовали вместе с зелотами Симона бар-Гиоры, выставлявшими не только политические, но и социальные требования. Однако радикализм сикариев лишь затруднил положение защитников Иерусалима и привел к братоубийственным столкновениям между ними. После Иудейской войны оставшиеся в живых сикарии бежали в еврейские общины Египта и Киренаики, где они продолжили свою борьбу с Римом. Несмотря на их героизм и мужество, еврейская религиозная и историческая традиция относится в целом отрицательно к движению сикариев, справедливо полагая, что их радикализм нанес больше ущерба собственному народу, чем врагам.

Иродиане

Новый Завет несколько раз упоминает еще одну партию в Иудее I-го века – «иродиан». Хотя ее название связано с именем династии Ирода, на самом деле она объединяла не только членов его семьи, но и большинство иудейских аристократов, включая потомков предыдущих правителей – Хасмонеев. Примечательно, что и еврейская, и христианская религиозные традиции проявляют полное единодушие в своем отрицательном отношении к Ироду, его потомкам и к тем, кто их поддерживал. Если для христиан иродиане представляли собой врагов «Сына Человеческого», то для евреев они были приспешниками и слугами Рима. Но так ли верны эти устоявшиеся представления, которые перекочевывают из одного исторического труда в другой?

Иродиане являлись чисто политической партией, сторонники которой могли придерживаться как саддукейских, так и фарисейских религиозных взглядов. Правда обращает на себя внимание один интересный факт. Каждый раз, когда евангелия говорят об иродианах, вместе с ними они упоминают не саддукеев, а фарисеев. Возможно, это говорит о том, что при дворе Ирода Антипы, правившего в Галилее и Перее, главную роль играли именно фарисеи. В то же время в исторической и библейской литературе преобладает мнение, что по своим религиозным взглядам иродиане были саддукеями.

В условиях безудержной военной экспансии Рима всех иродиан объединяло одно, общее стремление – сохранить хоть в какой-то степени иудейскую независимость и самостоятельность в рамках этой империи. Будучи наиболее образованной и культурной частью иудейского общества, иродиане, как никто другой, отлично понимали, сколь чудовищна была разница между военными возможностями Рима и Иудеи, поэтому считали, что конфронтация с империей может привести к национальной катастрофе. Стремясь избежать ее, они шли на любые компромиссы с римлянами. Таким образом, иродиане представляли партию диаметрально противоположную зелотам.

Желание договориться с Римом объясняло и ту поддержку, которую иудейская аристократия оказывала династии Ирода. Сам Ирод Великий заслужил репутацию «друга римского народа» и пользовался полным доверием как императора Октавиана Августа, так и римского сената. Его стратегия на честный и безоговорочный союз с Римом полностью оправдалась. В годы его правления (37-4 гг. до н.э.) Иудея превратилось в большое и мощное царство, пользовавшееся почти полной самостоятельностью и независимостью от Рима. Никто из иудейских аристократов не мог и мечтать о таком влиянии на императорский двор, какое имела династия Ирода, поэтому она стала главным представителем и защитником всего правящего класса Иудеи. Правда жестокость Ирода и его старшего сына Архелая вызывали возмущение повсеместно, даже в их собственной семье, но реальной альтернативой этой династии могла стать полная потеря суверенитета и превращение  Иудеи в заурядную римскую провинцию. Именно это обстоятельство вынуждало многих аристократов становиться поневоле «иродианами». Сыновья Ирода Великого пользовались куда меньшим доверием Рима, и через десять лет после его смерти половина страны (собственно Иудея) была превращена в римскую провинцию. Однако существенной частью страны еще продолжали править два его сына – Антипа и Филипп, – и иудейским аристократам не оставалось ничего другого как продолжать поддерживать эту династию. Более того, на короткое время (41-44 гг.) царская власть над всей Иудеей была отдана внуку Ирода Великого – Агриппе I, что опять-таки не могло не укрепить союз иудейской аристократии с этой династией.

Отношение иродиан к Христу лучше всего выразилось в поведении Ирода Антипы. Согласно евангелию от Луки, римский прокуратор Понтий Пилат, узнав, что Иисус родом из Галилеи, отослал Христа к Антипе, тогдашнему правителю этой области. Несколько раньше он точно также поступил с Иоанном Крестителем, решив расправиться с еврейским пророком еврейскими же руками. Однако Антипа отказался казнить Христа и передал Его обратно Пилату. Вот что говорит по этому поводу евангелие от Луки: «Ирод, увидев Иисуса, очень обрадовался, ибо давно желал видеть Его, потому что много слышал о Нем и надеялся увидеть от Него какое-нибудь чудо, и предлагал Ему многие вопросы; но Он ничего не отвечал ему.» Разочарованный Антипа посмеялся над Иисусом, «одел Его в светлую одежду и отослал Его обратно к Пилату» (Лука 23:8-9,11). Итак, Антипа, типичный иродианин, выразил всего лишь любопытство, а когда не смог удовлетворить его, то проявил равнодушие к судьбе Иисуса. Куда больше сочувствия к своей участи удостоился от иродиан апостол Павел. Иудейский царь Агриппа II считал возможным освободить его из тюрьмы римского прокуратора, если бы апостол не требовал суда у императора (Деян. 26:32).

В целом, иродиане ничем не помогли Иисусу, но не являлись и «врагами Христовыми». Они руководствовались, прежде всего, эгоистическими интересами своего класса. Именно это имел ввиду Иисус, когда призывал беречься «закваски иродианской». Точно также иродиане, в отличие от зелотов, не были патриотами своего народа, но они не стали и его предателями. Однако, как ни парадоксально, коллаборационизм иродиан принес больше пользы иудейскому народу, чем героизм зелотов.

Последним представителем иродиан был правнук Ирода Великого – Агриппа II, сын Агриппы I. Он, как и его отец, тоже имел царский титул, хотя правил не Иудеей, а частью Галилеи, Переи и южной Сирии. Во время Иудейской войны он поддержал Рим, но не очень активно и мало, чем помог ему. Со смертью бездетного Агриппы II в 92 г. династия Ирода пресеклась, и иродиане, как про-римская партия иудейской аристократии, перестала существовать. Правда некоторые потомки Ирода Великого посылались римскими императорами, в частности Нероном, царствовать над Арменией, однако они быстро утратили всякую связь с Иудеей и иудаизмом.